|
Они вели, по обыкновению, философскую дискуссию: позитивное мышление воевало обскурантизм. Цецилия кипятилась: -- Знаешь, Кирилл, ты смотришь на вселенную, как неграмотная крестьянка! Как будто ты проспал всю эпоху Просвещения! Кирилл петушился: -- Твое так называемое Просвещение, Циля, не имеет никакого отношения к тому, о чем я говорю! Просвещение и Вера существуют в разных измерениях! Понимаешь, в разных измерениях! -- Тебе изменяет логика! Ты видишь только тупики! -- кипятилась Цецилия. -- Это не просто тупики! Это знаки наших пределов! Сказано ведь, что нельзя объять необъятное! -- петушился Кирилл. Цецилия докипятилась до хаотического бурления. -- А ваша жена еще объятная, Кирилл Борисович! Кирилл допетушился до объятия с двумя авоськами на крыльях, как будто для того, чтобы не взлететь. Митя, между прочим, был прав: они его редко вспоминали, но совсем не по причине чужеродности. Слишком увлеченные друг другом, они вообще никого не вспоминали. В этот момент Митя, подчиняясь непонятной какой-то, неподконтрольной тяге, вышел из своего укрытия и спросил измененным хриплым голосом: -- Эй, товарищи, огонька не будет? Супруги передернулись. -- Что вам нужно?! -- резко выкрикнула Цецилия, одним плечом как бы уже защищая Кирилла. -- Пожалуйста, товарищ, пожалуйста! -- Кирилл отодвинул супружницу, вынул спички из кармана, зажег одну и протянул прохожему огонек в ладонях. Ветер дул меж пальцев, однако Митя успел прикурить. Спичка погасла, но он не сразу оторвался от заскорузлых ладоней. Он успел еще раз затянуться, чтобы в мгновенном красном мерцании увидеть, наверное, в последний раз линии судьбы своего отца. АНТРАКТ III. ПРЕССА "Тайм" 26-этажное здание, сооружаемое в Москве на Смоленской площади, выглядело бы обычно на Манхэттене, однако для Европы -- это колосс. Великолепные станции метро построены на московском подземном кольце. Перед футбольными матчами к стадиону "Динамо" съезжаются сверкающие автомобили, принадлежащие в основном советской коммунистической элите. Западных дипломатов в Москве поражает мрачная осторожность и отстраненность второго человека в стране, господина Маленкова. Ожиревший, агатовоглазый, с восковым лицом, Маленков источает смутную угрозу. "Если бы я знал, что меня будут пытать, -- сказал недавно один бывший посланник, -- Маленков был бы последним из всех членов Политбюро, которого я бы выбрал для этого дела". Всех поражает исчезновение молодого члена Политбюро Николая Вознесенского. Недавно вышедшая книга по истории не упоминает его имени в списке членов Политбюро военного времени. |
