У него-то
Кирилл как раз и купил тот грандиозный радио-дом, который мы уже видели
несколько страниц назад при выносе из ремонтной мастерской. Мастерская же
нам понадобилась для упоминания о том, что, пока Кирилл повторно в тюрьме
сидел, магаданская гэбэ прокатилась уже по всему алфавиту, загребла и букву
"X", которая в силу своей отдаленности довольно долго помогала дяде Ване
крутить отверточкой, пилить лобзиком, паять лампочкой, то есть наслаждаться
своей "райской жизнью" под сенью Хроноса.
Покупая ламповый приемник марки "Дядя Ваня Хронопулос"; Кирилл,
конечно, ни сном ни духом не предполагал, что когда-нибудь из этого
самодельного ящика вдруг сквозь треск электрических разрядов проклюнется и
окрепнет чисто русская православная молитва. Оказалось, радиостанция такая
имеется -- "Голос Америки", направленная на слушателей в Советском Союзе, и
вот на волнах именно этой империалистической радиостанции читал русскую
молитву сан-францисский проповедник.
Как ни странно, скрытая в нелепом ящике вражеская радиостанция не
вызвала никаких возражений со стороны Цецилии Наумовны. Напротив, она теперь
нередко, не отрывая глаз от первоисточника, бросала ворчливо: "Ну, включи!",
услышав же рекламный и как бы глянцевитый призыв: "Слушайте "Голос Америки",
слушайте голос свободного радио!", усмехалась с притворной издевкой,
"свободного!", ну, а потом уже не отрывала от сводки чуткого уха.
Когда Кирилла забрали прямо из горбольницы и привезли на допрос похожий
на дворянскую усадьбу особнячок гэбэ, он был уверен, что уж радио-то
обязательно выплывет среди обвинений. Однако похоже было на то, что гэбисты
даже и не слышали о могучем ламповом сооружении. Монотонно и бесстрастно
повторяли они пункт за пунктом обвинение 1938 года: участие в
контрреволюционной троцкистско-бухаринской организации, попытки
дискредитировать политику советского правительства путем протаскивания
вредных идеек через печатные органы и так далее. "Да ведь я уже десять лет
за это отсидел", -- слабо возражал Кирилл. "Не будь слишком умным, Градов,
-- говорили на это следователи. -- Давай подписывай все заново, ты же
опытный, знаешь, что будет, если сразу не подпишешь". Им явно не хотелось
его лупить: как видно, никакого аппетита у них не вызывал этот жилистый,
морщинистый, лысовато-седоватый смиренный истопник. На этот аргумент у него
не было даже слабых возражений, и он все подписывал заново. "Вот я и
возвращаюсь к своей сути, -- спокойно думал он, -- а суть моя не в теплой
хавире с женой сидит, не московскими сладостями угощается, а в колоннах
зековскм бредет, за баландой стоит, от цинги пухнет. Господи, укрепи!"
Цецилия же Наумовна была потрясена вторым арестом мужа, может быть, не
меньше, чем первым. |