|
И послала вместо себя Клеменси. Если вы сверите время… Сэм продолжает говорить, но я едва слышу его. Ну конечно. Клеменси. Клеменси. Клеменси слишком боится Люсинды, чтобы подписаться. Но хотела поставить меня в известность. Если было о чем. Дрожащими пальцами беру телефон и нахожу то сообщение. Читаю его и словно слышу мелодичный взволнованный голосок Клеменси. Мне кажется, я даже узнаю ее интонации. Клеменси не стала бы выдумывать ничего подобного. Она, должно быть, увидела что-то… или услышала… – Как бы то ни было, – Сэм видит, что я больше не слушаю его, – это всего лишь догадка, вот и все. – Он складывает листок, и я забираю его. – Спасибо. Мы молчим. – Ладно, – наконец вздыхаю я. – Уже поздно. Еще раз спасибо… – Нет, – перебивает он меня, – спасибо вам. Киваю. Думаю, мы оба слишком измотаны для обмена любезностями. – Это было… – Да. Поднимаю глаза и совершаю ошибку – ловлю взгляд его блестящих в свете уличных фонарей глаз. И всего на одно мгновение переношусь назад… Нет. Не надо, Поппи. Ничего не было. Не думай об этом. Забудь. – Ну… – берусь за ручку дверцы, – я должна отдать вам телефон… – Оставьте его себе, Поппи. Он ваш. – Сэм сжимает мои пальцы вокруг телефона и какое-то мгновение не выпускает их. – Вы заслужили этот трофей. И пожалуйста, не беспокойтесь о моей почте. С завтрашнего дня все мои письма будут поступать новой помощнице. Ваша работа завершена. – Спасибо! – Открываю дверцу, а затем, следуя внезапному импульсу, поворачиваюсь к нему: – Сэм… надеюсь, у вас все будет хорошо. – Не беспокойтесь обо мне. Все действительно будет прекрасно. – Он улыбается своей удивительной улыбкой, и мне неожиданно хочется крепко обнять его. Он вот-вот потеряет работу и все же может так улыбаться. – А я надеюсь, что все будет хорошо у вас, – добавляет он. – Простите меня… за все. – О, со мной точно будет все отлично! – Смеюсь, хотя понятия не имею, что и как со мной будет. Мой будущий муж, возможно, трахает организаторшу свадьбы. Так что «отлично» – большая натяжка. Водитель откашливается, и я вздрагиваю. На дворе ночь. Я сижу в машине на своей улице. Давай, Поппи! Шевелись. Пора завершать этот разговор. И хотя мне хочется этого меньше всего на свете, заставляю себя выйти из машины, хлопнуть дверцей и сказать «Спокойной ночи!», а потом иду к входной двери и открываю ее, потому что инстинктивно знаю, что Сэм не разрешит водителю тронуться с места, пока не удостоверится, что я в безопасности. А затем снова выхожу на улицу и стою на крыльце, глядя, как машина уезжает прочь. Когда она сворачивает за угол, проверяю телефон, смутно ожидая чего-то… Но телефон молчит. И впервые в жизни я чувствую себя одинокой. 13 На следующее утро это во всех газетах. На первых полосах. Я сбегала к киоску, как только проснулась, и скупила все, что у них было. Фотографии сэра Николаса, фотографии премьер-министра, фотографии Сэма, фотографии Эда Экстона и даже фотография Викс в «Мейл». В заголовках то и дело мелькают слова «коррупция» и «попытка скомпрометировать». Записка опубликована полностью, и приводится официальное заявление кабинета министров о сэре Николасе в связи с его положением в правительственном комитете. Помещены даже две карикатуры на него: он держит мешки с надписью «Счастье», набитые деньгами. Но Сэм прав. Во всех материалах сквозит оттенок неопределенности. Некоторые журналисты уверены, что сэр Николас написал эту записку, другие уверены, что все это сфабриковано. |
