Да в таких, хотелось сказать мне, при которых автобусное сообщение иначе как издевательством над людьми не назвать.

Вместо этого я просто сказал:

– Да в сегодняшних.

Сыщик успокоился, а я спросил:

– Слушай, а у него обыск был?

– А на фига? – удивился Митрофанов. – Он же баклан. А в квартире у этой его сожительницы я был, видел их богатства. Хочется заплакать и свою зарплату отдать.

– Ладно! – не унимался я. – А родители, другие родственники? Он где жил до этой сожительницы? Ведь жил же где-то? Кстати, а нет ли у кого из его окружения дачки в том районе?

Джексон устал от нудного разговора. Хотел рассказать хохму, а вместо этого какой-то сопляк с трехдневным стажем в уголовном розыске дурацкие вопросы ему задает.

– Да не знаю я! Я вообще про этого баклана до прошлой пятницы ничего не знал. Ну не попадался он мне ни на глаз, ни на слух.

Я не отставал:

– А ты все-таки наведи справочки. А то давай я сам.

– Вот и наводи, – сердито сказал Митрофанов. Все игривое настроение его куда-то улетучилось. – Ты тут в розыске еще птенец желторотый и не знаешь, что неписаная функция инспектора розыска – это разгребать завалы, а не нагребать на себя. Это только обэхээсэсники могут себе такое позволить – к себе грести. Наша задача, повторяю, – от себя, и как можно дальше. Ничего, послужишь – поймешь.

Расстались мы совсем не по-дружески.

Глава шестнадцатая

Находка сезона

А вот на следующее утро Джексон прилетел сам. Дверь в мой кабинет чуть не вылетела с треском и долго трепетала между шкафом и могучим плечом старшего лейтенанта.

– Ну, Нострадамус, пляши! – загромыхал незваный гость, совершенно не стесняясь присутствия Титана.

– А что, ты письмо принес? – демонстративно холодно спросил я, намекая на традиции срочной военной службы. – И при чем здесь Нострадамус?

– Какое письмо? – в свою очередь удивился Митрофанов. – А Нострадамус – это ты, Леха.

Заметив наконец весьма равнодушную реакцию на его бурную радость, Джексон сбавил напор:

– Да ты чего, Леха, надулся на меня из-за вчерашнего «желторотика»? Так ты желторотик и есть, только весьма проницательный. И я в связи с этим ответственно заявляю: извини, друг, был неправ! Больше никогда, нигде и ни за что! Клянусь!

– Вот это правильно! – подал голос Титан, пока еще не понимавший, в чем дело. – Моего желторотика только я могу желторотиком обозвать. Так в чем сыр-бор-то?

– Сейчас расскажу, – кивнул Женька. – Вот тока Леха меня простит, так и скажу.

Видеть такое от самого Митрофанова – невероятное дело, и я быстренько сменил гнев на милость. Тем более что сердился я скорей понарошку.

– Ладно, простил. Не томи душу, давай выкладывай, что у тебя там.

Упрашивать Джексона было не надо.

– Ты как в воду глядел. Есть у Баранова родители, живут здесь, в Череповце. И дача у них имеется. И дача, – тут он совершил витиеватый маневр руками, – внимание! – на седьмом причале, в пяти минутах ходьбы от места, с которого сбежал наш злодей!

К концу фразы сыщик, как заправский конферансье, объявляющий популярного любимца публики, возвысил голос в расчете на бурные аплодисменты.

Они тут же и последовали – от Титана, сопровождаемые словами:

– Ребята, а во что это вы тут играете?

– Титанище, я на днях злодея ловил, который из СИЗО сбежал, – принялся рассказывать Джексон.