Эллис заглянул. В зеркало. За полночь. Не смутил и не испугал, потому что на него не обратили внимания. Хотя он и не прятался особенно. И вдобавок государыня бодрствовала. Ей просто было не до таких мелочей, как какой‑то там вампир в покоях.

Розамунда никогда не отличалась чувствительностью.

Демон их всех побери! А я, создавая Канцелярию Призраков по территории всей страны, решил заняться Скальным Приютом и прилегающими землями в последнюю очередь! Ну, просто не тянуло меня туда. Отложил неприятное на потом.

Дооткладывался.

Остается поблагодарить Оскара. Он всегда проявлял предусмотрительность.

А каждое новое слово между тем давалось Эллису тяжелее, чем подъем воза, груженого булыжниками, на самую крутую и высокую гору королевства. Он был дворянином при жизни и вассалом Княжны Сумерек после смерти – яснее ясного, что чистенькому неумершему с душой, полной романтического вздора, дико трудно говорить мужчине такие вещи о женщине. Я его понимал, но все равно давил так, что у него чуть перстни с пальцев не слетали.

В конце концов он рассказал мне все, что знал.

Эта мразь, этот хлыщ, который обрюхатил мою жену – убиться! – герцог Роджер! Люди добрые, куда свет катится – герцог Роджер! Этакий вороной жеребец, глянцевые локоны, очи с поволокой и мускулы, растопыривающие одежду так, будто урода воздухом надули, как крашеный куриный зоб на Новогодье. Верный рыцарь короны. Верный рыцарь королевы. И муж ее любимой фрейлины.

Обманул маленькую, розовую, рыженькую куклу, бедную дурочку, преданную своей госпоже всеми внутренностями, – с этой самой госпожой. С гадиной, ханжой, предательницей, не побрезговавшей отбить самца у собственной служанки. Как это назвать?

Моя жена носит потомство этого скота. И если я верно истолковал вымученные иносказания вампира, влюблена в него как кошка. Забыла все свои принципы – насчет бить плетьми на площади за супружескую измену. И думает только о том, как бы заставить меня признать этого ублюдка своим ребенком и младшим принцем.

И так все это хорошо, что я сам бриллианта размером с вишню не пожалел бы за то, чтобы послушать, как эти гады милуются за моей спиной и сговариваются… Кстати, очень любопытно, что еще в этом чудесном доме говорилось.

Я начертил пентаграмму острием ножа на земле около костра и крови на нее капнул, не пожалел, хотя духи и Даром были бы довольны сверх меры. Мне уже плевать хотелось на энергию, которую придется потратить на разговор с духами под открытым небом. И я собрал такую тучу всякой потусторонней шушеры… У‑у‑у…

А приказ отдал очень четкий и определенный.

Я хочу знать, о чем разговаривает герцог Роджер. С моей женой, со своими приятелями, со своими баронами, со своими лакеями, со своим любимым котом, с Господом Богом, когда молится перед сном, – все, слово в слово.

Продиктовать под запись. У меня во дворце был один молодой и талантливый – дух‑движитель, который во времена оны зеркала раскалывал и посуду со стола на пол швырял, а теперь, благодаря редкому дару, вел мой архив. Вот ему продиктовать, а я буду читать стенограмму.

Под каждой записью поставить имя. Буду награждать поименно – за оперативность, точность и важность для короны. Точка.

А потом дал выпить крови с Даром Эллису – честно заслужил, бедолага, – и отпустил всех подвластных созданий из мира мертвых. По делам и на отдых. Ночь уже начинала пахнуть рассветом – у вампира под глазами тени залегли, пора было отпускать.

И когда я их всех отослал, сидел у костра, смотрел, как бледно светлеют небеса, и боролся с тихим бешенством. А Питер обнимал мои ноги, прижимаясь щекой к колену по установившейся привычке и говорил, глядя снизу мне в лицо:

– Государь, ну дайте мне возможность, пожалуйста, – я этому сукину сыну ноги выдерну! Своими руками, правда… Только прикажите…

А я сказал:

– Нет, не надо.