Не то чтобы я очень уж верил в могущество Святого Ордена, но в свое время они попортили мне немало проклятой крови, поэтому я решил перехватить святого человека по дороге.

Убить монаха или попытаться с ним поговорить и уломать вернуться обратно в свою келью – я еще не знал. Для меня было очевидно только, что к Роджеру старика пустить нельзя. Я задержал отъезд лишь до сумерек – чтобы перекинуться через зеркало парой слов с Оскаром. Мне очень хотелось его видеть: поблагодарить за заботу о здоровье королевы.

Мне иногда ужасно хотелось видеть Оскара. Его присутствие обычно меня успокаивало.

Но не в тот вечер…

Большое зеркало для вампира – вроде широко распахнутой двери, особенно если его ждут с другой стороны стекла. Оскар вошел в будуар купчихи с непередаваемым выражением иронического восхищения. Прах могильный – змеем был, змеем и остался.

– Вы удивительно хорошо устроены, ваше прекраснейшее величество, – произнес, скользя надменным взглядом по сожженному полу и разворошенной постели. – Ваш нижайший слуга искренне рад, что вы, мой дорогой государь, проводите ночь в уютной комнате с чистым… прошу прощения, прежде чистым бельем на кровати. И я просто счастлив, что вижу вас.

– Последняя фраза означает, что у вас есть дело? – спрашиваю.

– Последняя фраза, как вы изящнейше выразились, мой красноречивый государь, означает, что, к моему глубокому прискорбию, я действительно вынужден сообщить вам о деле, к тому же – о деле важном.

Мне не понравилось, как он это сказал.

– К прискорбию? – я ему подал руку и кивнул на стул. Оскар коснулся устами рубца на моем запястье – и вкус его Силы мне тоже очень не понравился. Мой милый вампир мог сколько угодно корчить безразличную и ироническую мину – внутри он был напряжен и взволнован, а в мире подлунном существует в высшей степени немного вещей, способных взволновать Оскара. Но подгонять его бесполезно – сам скажет.

Оскар сел и начал тоном менестреля, декламирующего древнюю легенду:

– Прошедшей ночью вы, мой дорогой государь, приказали призракам сообщать Бернарду о любых словах, сказанных герцогом Роджером кому бы то ни было, не так ли? Ваш приказ был, разумеется, принят к сведению, тем более что вы назначили награду за сообщения особенно важные. Похоже, дух по имени Люк эту награду заслужил. Бернард сообщил об этом мне нынче, как только я покинул гроб, – и мы вдвоем гадали, как бы поставить в известность ваше прекрасное величество. Но, я вижу, вы беседовали с Теми Самыми…

– Это было в три часа пополудни, – говорю. Оскар поклонился.

– Что, бесспорно, делает честь вашему уникальному профессионализму… Но, если мне будет позволено…

– Оскар, – срываюсь, – да не тяните вы, Господа ради!

– Вам сообщили о намерениях Роджера относительно вашей метрессы, государь? Если я не ошибаюсь и если не ошибается Люк, этот предательский ход пришел в его преступную голову лишь этим вечером, час или полтора назад…

– Те Самые, – говорю, – не предсказывают будущее. Да я их и не спрашивал. Представляю: ну, жечь, вешать, в монастырь – что еще нового может быть? Не важно.

Оскар снова поклонился.

– А если Роджер пришлет в столицу гонца из своих владений с написанным от вашего имени письмом и письмо будет содержать просьбу немедленно приехать? Надеюсь, вы простите мою дерзость, бесценный государь, если я замечу, что в число неоспоримых достоинств вашей прекрасной подруги не входит рассудительность… И грамотность… Она верит, что вы можете неожиданно возжелать ее повидать.