Тоже мне – смертная магия. Дитя играет с сухой букашкой. Да все дети играют с сухими букашками! Или с сорванными цветками – что, и это запретить? Не вижу резона. Зато он не мучил живых зверушек. Я ему объяснил, что мертвым все равно, а живым больно – кажется, он меня понял. И даже не думал тыкать пальцем в глаза виверне, когда с ней играл, – я же сказал, что виверна живая. Малыш нравился Лапочке – она ему позволяла больше, чем кому бы то ни было, даже взлетала с ним на спине под потолок оружейного зала. Он ведь был совсем легонький, виверна, наверное, его веса вообще не чувствовала. Ангелочек обожал кататься, я его поощрял, а Марианне и это было не слава Богу. Дракон, видите ли, дитя сожрет или сбросит, чтобы оно расшиблось.

Деревенская дуреха. Виверны – не драконы. Это совсем другие существа. К тому же Лапочка совсем ручная и мой Дар ее контролирует. А детям нравится играть с животными. И полезно – они приучаются думать о других живых созданиях. Мы с малышом кормили виверну мясом, и малыш усвоил, что она может укусить, если останется голодной. Поэтому нужно вовремя давать ей кушать. По‑моему, с точки зрения воспитания вышло очень назидательно и благочестиво. К тому же я заметил, что Тодд говорит тем лучше, чем чаще я захожу с ним поиграть. И пользуясь этой посылкой, сделал вывод, что наши игры идут его разуму на пользу. Поэтому не слушал бабью глупую болтовню его матери и старался играть с ним, если выпадал свободный час. Меня, правда, огорчало, что дитя не унаследовало от меня даже искорки Дара, зато нравилось, что оно ничего не боится. Я и вампиров бы ему показал, но ангелочек был еще мал, уставал и засыпал до заката. Впрочем, я решил, что на это у меня потом будет время. Я жил простой безгрешной жизнью, между работой и ребенком – как поденщик. И мне нравилось смертельно уставать, потому что от усталости отступала бессонница и не мучили ужасные мысли. Почему‑то я не видел клейма рока на круглой рожице Тодда. Вероятно, его время еще не пришло. Поэтому я ограничивался лишь серьезнейшей охраной и лишь самыми верными, вдоль и поперек проверенными слугами, пока не боясь за его будущее. А что касается меня самого…

В глубине души я надеялся, что у меня больше не будет нежных привязанностей среди взрослых. Одиночество моей души привычно разделяли лишь вампиры, но мне казалось, что легче переносить одиночество, чем потери.

Я упустил из виду, что Та Самая Сторона не позволит мне надолго задерживать уплату недоимок.

Весна в тот год задалась ранняя. К середине апреля снег сошел, к концу – дороги совсем высохли. Помню, деревья стояли, как в зеленом тумане – будто подсвеченные чем‑то, – и всюду эти желтые цветочки, которые пахнут медом и пачкают желтым одежду, если не убережешься. Не холодно и не жарко: для путешествий – самое оно, и я ездил на север, чтобы устроить в северных провинциях филиал Канцелярии Призраков.

Официально – нанести визит герцогу пострадавших от Доброго Робина земель и справиться о его нуждах. Очень мило вышло. Хозяин так никогда и не узнал, чем я занимался по ночам в отведенном мне кабинете.

Я возвращался в прекрасном расположении духа. Я рассчитывал за год создать такую систему контроля за счет неправедных душ, что в государстве никто чихнуть не сможет без моего ведома.