|
Бирк-Ларсен отшвырнул их движением огромной руки, продолжая шагать к низкому металлическому мосту через канал. — Я все выясню, подожди. — Тайс. Еще полицейские. Они облепили его, как сердитые пчелы, но он шел вперед, отрывая от себя их цепкие руки, прижимая телефон к уху. Ни на миг ее голос не оставлял его. — Что там, Тайс? Что там? Какой-то звук впереди. Это лилась вода. Лилась вода. Она хлынула водопадом из багажника, когда Майер вскрыл ломом дверцу, галлон за галлоном изливалась на глинистую почву. Запах становился все сильнее. Лунд бросила в рот еще одну пастилку «Никотинеля» и ждала. Вместе с остатками воды на блестящий новенький бампер вывалились две голые ноги. Она направила на них фонарик. Лодыжки были туго стянуты пластиковым хомутом. Затем какое-то движение. Темная змеевидная масса перетекала через бледные мертвые конечности, виток за витком, прижимаясь к коже, пока наконец не соскользнула со ступней на бампер и потом на землю. Кого-то из копов затошнило прямо на желтую траву. — Что там за шум? — спросила Лунд, приближаясь к «форду». Майер кивнул на сотрудника, которого рвало. — Я не о нем, — сказала она. Слышно было, как кто-то разъяренно ругается низким голосом. Лунд проследила, как из машины вытекла последняя вода и еще два угря нашли путь к свободе, затем приблизилась к машине и сунула голову внутрь. Светлые волосы больше не выглядели так, как на фотографиях. А лицо… Обозленный голос выкрикивал имя. — О боже, — сказал Майер. — Здесь отец. Тайс Бирк-Ларсен был большим сильным мужчиной. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз дрался с копами. Но некоторые вещи не забываются. Два быстрых удара, мощный рык, и он снова двигался вперед, к черному мосту. За мостом он видел машину на дороге, рядом эвакуатор. Вокруг деловито сновали фигуры. Телефон вернулся к уху. — Тайс! — кричала ему Пернилле. — Я поговорю с ними. Копы, которых он стряхнул с себя, налетели на него снова, но теперь их было больше. Их стало слишком много. От машины на дороге отделилась женщина и направилась к нему. В резком свете прожекторов он увидел ее серьезное лицо, длинные каштановые волосы и печальный, пытливый взгляд больших глаз. — Ради бога, Тайс… — рыдала Пернилле. Его держало теперь шестеро копов, может, семеро. Свободной оставалась только рука с телефоном. Бирк-Ларсен перестал сопротивляться. Так спокойно, как только смог, проговорил опять: — Я отец Нанны. Я хочу знать, что происходит. Женщина перешагнула через еще одну красно-белую полицейскую ленту. Она не сказала ни слова, просто шла прямо к нему, пристально глядя ему в лицо и жуя жвачку. Голос, далекий и робкий, совсем не его, произнес: — Это моя дочь? — Вам нельзя здесь находиться. Пернилле была в его ухе, в его голове, она превратилась в одно-единственное слово: — Тайс? Женщина остановилась перед ним. — Там Нанна? — снова спросил Бирк-Ларсен. Она молчала. — Это она? Женщина безмолвно кивнула. Вопль родился в глубине живота, пронзил его тело снизу вверх, вырвался в сырой ночной воздух. Полный недоуменного горя и гнева и такой громкий, что мог бы достичь Копенгагена сам по себе. Но телефон был рядом. Нет нужды кричать. Пока он боролся, рвался увидеть дочь, Пернилле была с ним и кричала и рыдала тоже. Мать и отец. И их потерянное мертвое дитя. |
