Я постараюсь.
— Бремер ищет наши слабые места. Твоя вспыльчивость делает тебя уязвимым. И он не единственный, кто заметил это. — Скоугор отвела взгляд.
— Хорошо, поработаем над этим.
— И у нас неприятности. — Она подняла руку с зажатым в ней телефоном. — О машине уже все знают.
К ним подъехал большой черный автомобиль. Из него вышел водитель из штата мэрии, открыл дверцы.
— Я говорила тебе, что нужно как можно скорее разобраться с этим, — сказала Скоугор. — Теперь у нас огромная проблема, а ведь мы могли задушить ее в зародыше.
— Бремер стоит за этим.
— Скорее, проболтался кто-то из полиции. Откуда мэр мог узнать?
— Двенадцать лет на троне… Может, полиция тоже работает на него.
Мимо прошелестел длинный лимузин. Бремер опустил окно, ухмыльнулся, помахал им как король подданным.
— У него кто-то есть в нашем штабе, — пробормотал Хартманн. — И мы должны узнать, кто именно.
Через десять минут машина затормозила перед ратушей. Ее тут же окружила стая репортеров и фотографов.
— Говори им только то, что мы подготовили, — наставляла Хартманна Скоугор. — Будь спокоен, уверен в себе. Не злись. Не говори ничего лишнего.
И они очутились посреди толпы.
Дождь припустил еще сильнее. Хартманн пробирался к ступеням здания, прислушивался к вопросам, взвешивал каждый из них.
— Хартманн, что вас связывает с Нанной Бирк-Ларсен?
— Где вы были в пятницу?
— Что вы скрываете?
Море враждебных голосов. Добравшись до дверей, он остановился, и вокруг него образовалось кольцо из микрофонов, готовых поймать каждое слово. То, что он скажет, через несколько минут зазвучит по радио, воспроизведется в газетах, будет вечно жить в Глобальной сети.
Он подождал, пока все не стихнут, и потом произнес размеренно, как подобает крупной политической фигуре:
— Тело молодой женщины было обнаружено в одной из машин, которые арендует мой избирательный штаб. Это все, что я могу вам сказать. Полиция настаивает на том, чтобы мы никак не комментировали эту ситуацию. Но я хочу сделать заявление…
— Когда вы узнали? — выкрикнула женщина из толпы.
— Позвольте мне закончить… Никто из членов нашей партии или сотрудников штаба не замешан в этом деле…
— Вы отрицаете, что скрывали информацию в интересах предвыборной кампании?
Хартманн отыскал глазами того, кто задал последний вопрос. Это был коренастый лысый мужчина лет тридцати пяти, он не выпускал сигарету изо рта и нагло ухмылялся.
— Что?
Репортер протолкнулся ближе.
— Что тут непонятного, Хартманн? — крикнул он сквозь лес микрофонов. — Вы отрицаете, что намеренно вводили публику в заблуждение ради сохранения голосов в вашу пользу? Следует ли нам воспринимать это как линию поведения Либеральной партии и в остальных вопросах?
Он не думал ни секунды. Прорезал толпу, прежде чем Скоугор успела остановить его, схватил репортера за воротник.
Ухмылка не сходила с губ лысого журналиста.
— Я отрицаю, — выпалил Хартманн ему в лицо. — Я категорически отрицаю. — Пауза. Он выпустил воротник из рук, поправил его, будто все это была шутка. — К политике это не имеет никакого отношения. Девушка…
Он оторвался от сценария. Он тонул.
— Троэльс, — окликнула его Скоугор.
— Девушка…
Щелкали фотокамеры. Вокруг колючий забор из микрофонов.
Репортер, которого он едва не ударил сейчас перед всеми, достал из кармана визитку и сунул ему в руку. |