|
Он принес мальчикам новые игрушки. Машинки. Дешевые и с острыми краями, но у Вагна было туго с деньгами, и Пернилле не хватало духу критиковать его подарки. Работники в их фирме вели себя так же, как все. Как Тайс. Как она сама. Отчаянно хотели что-то сделать, что-то сказать, но не знали что. — Готовы? — спросила женщина и не стала ждать ответа. Перегнулась через стол, сначала Антону велела открыть рот, потому Эмилю. Пернилле смотрела на них от раковины, с тарелкой в руке. В доме снова была полиция. Двое мужчин в синем ходили по комнате Нанны, крепили новые наклейки, делали пометки. Лотта, ее сестра, более молодая, более красивая и все еще незамужняя, занималась сборами. Теперь она вышла на кухню и обняла их всех по очереди. — Возьми цветов, если хочешь, — сказал Тайс. Лотта посмотрела на него и покачала головой. — Мальчики, — обратился Тайс к сыновьям, — пойдемте посмотрим, что делает дядя Вагн. Поможем ему загрузить вещи. Пернилле пообещала тоже скоро спуститься, проводила их к лестнице. Когда за ними закрылась дверь, она встала посреди неприбранной кухни. В этой маленькой теплой квартире выросло неожиданное чудо. Это чудо называлось семья. Общая жизнь. Общая любовь. Теперь люди в синем топали по спальне Нанны, открывали ящики, которые уже открывали вчера, тихо переговаривались, умолкали, когда думали, что она их слышит. Вдруг вернулись сыновья, схватили забытых было воздушных змеев, показали ей машинки, подаренные Вагном. — Осторожнее с острыми краями, — велела она им. — Осторожнее… Они умчались, не слыша, и следом за ними ушел и один из полицейских в синей форме и голубых перчатках, унося что-то из вещей Нанны в свою машину. Коп, который остался, был пожилым, с бородой и печальными глазами. Ему было неловко, он все отводил от Пернилле взгляд, опускал седую голову, изучал в который раз книжные полки Нанны. Она подняла свою сумку, собираясь уйти. В квартире стоял такой сильный запах цветов, что у нее заболела голова. Здесь мы жили. Сидели все вместе за этим столом и думали, что так будет всегда. И вот теперь мы бежим, скрываемся от неведения и страха, как будто от вины. Дом. Повсюду метки криминалистов, повсюду следы их ботинок. Порошок для снятия отпечатков на стенах, рядом с улыбающимся лицом Нанны. Сумка опустилась обратно на старый вытертый ковер. Пернилле вошла в комнату Нанны, где работал седой полицейский — просеивал кусочки короткой жизни ее дочери. Она села на кровать и стала ждать, когда он наберется смелости взглянуть на нее. — Мы уже заканчиваем. Извините… — Что случилось в лесу? — спросила она и подумала: «Я не сдвинусь с места, я никуда не уйду, пока он не скажет». Он отец. Она видела это по его лицу. Он понимал ее. Он знал. — Простите, об этом нужно спрашивать не у меня. — Он возился с ящиком в письменном столе Нанны. — Я работаю. Вам придется выйти. Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны. — Мне нужно… Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль. — Мне нужно знать, что случилось. Я мать… Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это. — Что случилось с моей дочерью? — Мне не положено… — Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… — Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. — Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю. |
