Пока шли через коридор, соединяющий судебные помещения с личными комнатами судьи Ди, он вдруг понял, что впервые после отъезда семьи идет к себе в комнаты.

Судья направился в Зал Предков. Это была мрачная, пустая комната, в левом углу которой стоял алтарь, а в центре высился ящик, достававший почти до потолка.

Судья зажег свечу, преклонил колени перед алтарем. Сыщики последовали его примеру и опустились на колени у дверей. Постояв немного, судья встал, подошел к алтарю и открыл створки ящика. Внутри на полках лежали небольшие деревянные пластинки с портретами, и на каждой были вытиснены золотые иероглифы: то были лица умерших предков судьи Ди, а иероглифы на пластинках обозначали их имена, звания, которые они носили на земле, а также год, день и час рождения и смерти.

Снова опустившись на колени, судья Ди трижды прикоснулся лбом к полу. Он закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Последний раз он входил в Дом Предков двадцать лет назад, вместе с отцом, и отец возвестил предкам первую помолвку сына. Жених и невеста стояли на коленях перед отцом, и судья хорошо помнил, как его отец возвышался над ними, – высокий, статный старик с большой белой бородой, благословляющий сына…

Ныне же лицо отца казалось чужим и бесстрастным. Перед глазами судьи вставали тени его предков, и тени заполняли зал, и все они смотрели на судью; и вот последним появился сам Великий Предок и опустился на трон посреди зала, – основатель семейства Ди, живший около восьмисот лет назад, ненамного позже Конфуция.

Здесь, перед душами умерших предков, судья Ди впервые за несколько дней почувствовал себя спокойно и умиротворенно, словно путник, вернувшийся домой из долгого и тяжелого путешествия. И когда судья заговорил, голос его прозвучал чисто и спокойно.

– Недостойный потомок рода Ди по имени Жень‑чжи, старший сын советника Ди Чжэн‑юаня, желает ныне сообщить о своем позоре. Совершив непростительные ошибки на посту судьи, я слагаю с себя полномочия. И более того, я намерен предаться в руки властей, чтобы меня судили за два серьезных преступления – за вскрытие могилы и за ложное обвинение невиновной. Я действовал в целях правосудия, но моих слабых сил не хватило для того, чтобы нести возложенные на меня обязанности. И теперь, поведав все без утайки, я смиренно прошу прощения у предков.

Судья поднялся с колен, трижды поклонился и закрыл створки. Он вышел вместе с сыщиками и вернулся в кабинет.

– Мне необходимо побыть одному, – сказал он. – Я буду писать официальное прошение об отставке… Приходите к полудню, я отдам вам письмо, чтобы вы переписали его и распространили по городу, – это должно успокоить народ.

Сыщики молча поклонились и опустились на колени перед судьей. Они ударили лбами об пол, чтобы показать судье, что остаются ему верны и, что бы ни случилось, сохранят свою преданность.

После того как они вышли, судья сел к столу и написал письмо в областную управу. Он изложил в подробностях все события последних дней, связанные с делом Лу, и обвинил самого себя в двух преступлениях. В последних строках он добавил, что не надеется на снисхождение и не просит ни о каких милостях.

Судья подписал письмо, запечатал его большой красной печатью и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Последний раз он выступает как судья Бэйчжоу. Сегодня же он вручит судебную печать и ключи от кабинета старшему писцу, который будет исполнять его обязанности до тех пор, пока из столицы не пришлют нового судью.

Предстоящий суд больше его не тревожил. Да, его, без сомнения, приговорят к смертной казни… Некогда судья был награжден государственным орденом, и сейчас он надеялся, что награду эту учтут при вынесении приговора и его имущество не будет конфисковано.