Предстоящий суд больше его не тревожил. Да, его, без сомнения, приговорят к смертной казни… Некогда судья был награжден государственным орденом, и сейчас он надеялся, что награду эту учтут при вынесении приговора и его имущество не будет конфисковано. О его женах и детях позаботится его младший брат в Дайюане… Хотя тягостно жить за счет чужого человека, пусть даже и родственника.

Одно радовало судью: мысль о том, что мать его старшей жены почти выздоровела и сможет поддержать свою дочь в предстоящие той тяжелые дни.

Глава двадцать вторая

Неожиданный визит к судье; Ди принимает решение провести повторное обследование тела

Судья подошел к печке и протянул руки к огню. Тихонько скрипнула дверь. Судья порывисто обернулся и увидел госпожу Го.

– Сударыня, – сказал он с мягкой улыбкой, – я сейчас занят. Если вы пришли с сообщением, пройдите лучше к старшему писцу.

Женщина, однако, не двигалась – она стояла у двери, опустив глаза.

– Ваша честь, – сказала она тихо, – мне сказали, что вы уходите от нас. Я хотела поблагодарить вас за вашу доброту… И за все, что вы для нас сделали.

Судья смотрел в окно на снег, сверкающий на рамах снаружи.

– Спасибо, госпожа Го, – с усилием сказал он. – И я тоже хотел бы поблагодарить вас и вашего мужа. Вы оказывали мне большую помощь все время, что я был судьей.

Он не оборачивался, ожидая, что она уйдет, и вдыхал чуть слышный аромат сухих трав, повсюду сопровождавший эту женщину.

– Ваша честь, – снова раздался ее тихий голос, – я знаю, что мужчине нелегко понять мысли женщины.

Судья резко обернулся. В ответ на его непонимающий взгляд госпожа Го продолжала:

– У женщин есть свои тайны, в которые мужчине никогда не проникнуть. И даже вы, ваша честь, не догадываетесь о тайне, которую хранит вдова Лу.

– Что?! – воскликнул судья, подходя ближе. – Неужели вы обнаружили что‑то новое?!

– Нет, ваша честь, – вздохнула госпожа Го, – это не новое, это очень старое. Но я поняла, каким образом был убит Лу Мин.

– Говорите же! – хрипло произнес судья.

Госпожа Го поправила меховую накидку. Она дрожала, хотя было не холодно; когда она заговорила, голос ее звучал печально и устало.

– Целые дни поглощены домашним трудом… Когда мы готовим, или шьем, или чиним старую одежду, или зашиваем обувь, мы постоянно размышляем. Ведь голова свободна во время работы. И вот, сидя в одиночестве, мы думаем, думаем… Думаем о том, что это и есть вся наша жизнь. И вот мы берем ботинок, к которому нужно пришить подошву, и тут нас осеняет – труд можно облегчить. Мы берем острый гвоздь, молоток и делаем в подошве мелкие дырочки, одну за другой, одну за другой…

Судья хотел что‑то ответить, что‑нибудь сказать ей, но не нашел нужных слов.

– И просовываем иглу в дырку, вынимаем иглу, просовываем снова… И мысль как будто тянется за иглой вместе с нитью, такая же серая и грустная. Словно одинокая серая птица, кружащая над разоренным гнездом.

Госпожа Го подняла голову и встретилась взглядом с судьей. В его глазах засверкал огонек, которого прежде не было.

– Но однажды приходит счастливая мысль. И женщина отрывается от старых подошв. Она смотрит на старый гвоздь по‑другому. Она словно видит его впервые. Старый гвоздь, с которым она просидела столько вечеров подряд…

– Так вы хотите сказать, что…

– Да, именно так, ваша честь, – ответила она тем же ровным голосом. – Шляпка у гвоздя совсем маленькая, и если вогнать его молотком в голову человека, ее ни за что не обнаружат.