— Какой номер? — удивился Клинг.

— Не надо строить из себя невинное голубоглазое дитя. Не верю.

— А я и не думал никого из себя строить…

— Хватит! — рявкнула она. — Надоело! Ишь, ласковый теленок выискался.

— Миссис Додж!

— Все, я сказала!

В дежурной комнате опять наступило молчание. Стенные часы с белым глумливым циферблатом выплевывали на пол минуту за минутой. За окнами уже совсем стемнело. Застрекотала машинка. Клинг оглянулся: за столом у окна пристроился Майер. Он печатал что-то в трех экземплярах. Свет от плафона падал на лысую макушку Майера и отражался от нее наподобие нимба. Коттон Хоуз подошел к картотеке и вытащил ящик, заскрипевший на роликах. Полистав карточки, он подошел к столу у другого окна и уселся за него. В тишине раздался всхлип холодильника.

— В таком случае прошу прощения за беспокойство, — сказал Клинг Вирджинии. — Так мне и надо. Я-то думал, что вы человек, а вы ходячий труп.

Внезапно в коридоре возникло какое-то завихрение. Вирджиния напряглась на своем посту. Клингу на мгновение показалось, что она вот-вот нажмет на спуск револьвера.

— Проходи, не стесняйся, — раздался мужской голос, и Клинг понял, что вернулся Хэл Уиллис. И действительно, вскоре показался Уиллис, да не один.

Его пленница не вошла, а скорее влетела в комнату, словно порыв ветра. Высокая молодая пуэрториканка с высветленными волосами, в лиловом пальто нараспашку, из-под которого виднелась красная блузка с низким вырезом, приоткрывавшим великолепие форм, с узкой талией и крутыми бедрами, подчеркнутыми прямой черной юбкой. Несмотря на праздничный наряд, она была не накрашена, да этого ей и не требовалось: безупречный овал лица, яркие карие глаза, полные губы и прямой аристократический нос. Разве что среди белоснежных зубов затесалась одна золотая коронка. Из пленниц, которые когда-либо переступали порог следственного отдела восемьдесят седьмого участка, эта была едва ли не самая красивая.

Впрочем, через порог она не столько переступила, сколько была через него перетащена. Хэл Уиллис держал в правой руке наручники, кольцо которых сомкнулось на запястье пленницы. Оказавшись у перегородки и тщетно пытаясь освободиться, девица на все лады ругалась по-испански.

— Давай-ка сюда, cara mia, — говорил Хэл, — входи и успокойся. А то подумают, что тебя тут кто-то обижает. Давай, Liebchen, вот сюда. Эй, Берт! Неплохой улов, а? Пит, нравится тебе моя новая подружка? Только что бритвой перерезала горло одному молодому человеку, чик-чик!

Уиллис замолчал.

В комнате стояла странная тишина.

Сначала он посмотрел на лейтенанта, затем на Клинга, потом в тот угол комнаты, где молча трудились Хоуз и Майер.

Наконец он увидел Вирджинию Додж, в руке которой был револьвер калибра ноль тридцать восемь, направленный дулом в сумку.

Его первым побуждением было бросить наручники и вытащить револьвер. Но Вирджиния опередила его.

— Сюда, — сказала она, — и поживей. Оружие не вынимать!

Уиллис и пуэрториканка прошли в комнату.

— Bruta! — выкрикивала девица. — Pendega! Hijo de la gran puta!

— Заткнись, — устало отозвался Уиллис.

— Pinga, не унималась она. — Грязная полицейская сволочь.

— Заткнись, Бога ради, заткнись! — взывал Уиллис.

Девица была на целых три дюйма выше Уиллиса, рост которого еле-еле дотягивал до минимального для полицейских — метр семьдесят пять. Ниже его не было, пожалуй, детектива во всей Америке. Узкий в кости, с настороженным взглядом на худом лице, Уиллис знал дзюдо не хуже, чем уголовный кодекс, и мог уложить бандита на обе лопатки быстрее, чем шестеро кулачных бойцов.