Ты когда-нибудь слышала об уличной банде под названием «Тысяча и один нож»?
— Нет.
— Это самая большая банда в нашем районе, — сказал Хэл Уиллис. — Почти все в ней подростки, только главарь у них постарше, ему двадцать пять лет, он женат, и у него есть дочь. Они зовут его Касим. Ты когда-нибудь слышала о Касиме?
— Нет.
— В восточных сказках Касим — брат Али Бабы. В суровой действительности он главарь банды «Тысяча и один нож». Его настоящее имя Хосе Дорена. Это имя тебе о чем-нибудь говорит или тоже нет?
— Тоже нет.
— Касим — крупная птица в наших джунглях. Вообще-то он редкий подонок, полное ничтожество, но в уличных драках король. Есть у нас и другая банда. Они называют себя «Латинской гвардией». У них с «Ножами» давняя вражда. Ты знаешь, что они запросили за мировую?
— Нет. Что такое мировая?
— Куртку «Ножей» в качестве сувенира, а главное — голову Касима.
— Ха! Меня это не волнует.
— Совершенно напрасно, радость моя. Молодого человека, которого ты порезала, зовут Касим. Хосе Дорена.
Анжелика захлопала ресницами.
— Можешь не сомневаться, — сказал Уиллис.
— Это действительно так? — спросил Бернс.
— Сущая правда, Пит. Так что пораскинь мозгами, Анжелика. Если Касим сыграет в ящик, «Латинская гвардия» воздвигнет тебе при жизни памятник. В Гровер-парке. А вот «Ножи» заимеют на тебя большой зуб. Все они отъявленные мерзавцы, моя радость, и то, что ты посмела коснуться бритвой священной особы Касима, приведет их в расстройство. И не важно, помрет он из-за этого или нет.
— Чего? — спросила Анжелика.
— Не важно, помрет ли он, говорю. В любом случае, крошка, ты у них теперь в черном списке.
— Так я же не знала, кто он такой, — сказала Анжелика.
— Значит, это ты его порезала?
— Но я не знала, кто он.
— А почему ты это сделала?
— Он ко мне приставал.
— Каким образом?
— Лапал.
— О Господи! — возопил Уиллис.
— Правда, лапал.
— Образец невинности. Рекомендую, Пит, — сказал Уиллис. — За что же ты его так, деточка? Только давай без романтической чепухи, ладно?
— Он хватал меня за грудь, — сообщила Анжелика. — На ступеньках перед баром. Я ему и показала.
Уиллис вздохнул.
Допрос, похоже, стал надоедать Вирджинии Додж. Она сидела за столом так, что ей были видны и дежурка, и коридор. В руке револьвер, на столе бутылка с нитроглицерином. Вирджиния нервничала.
Надо торопиться, думал Майер. Надо поскорее все напечатать и не наделать ошибок. И с рук долой! Иначе она подойдет ко мне, увидит, чем я занимаюсь, и тогда бах! бах! — и полчерепа как не бывало! Сара будет неделю ходить в трауре. Завесит все зеркала в нашей квартире, повернет картины к стене. Веселенькая перспектива. Так что надо торопиться. Октябрь — не самое лучшее время для похорон.
— Значит, хватал за грудь? — продолжал Уиллис. — За какую же — за правую или за левую?
— Не смешно, — отвечала Анжелика. — Когда тебя лапает мужчина, приятного мало.
— А ты, стало быть, полоснула его бритвой?
— Да.
— Потому что он хватал тебя за грудь?
— Да.
— Что ты на это скажешь, Пит?
— Достоинство присуще представителям любой профессии, — сказал Бернс. |