– Пусть его осмотрит Перегудов. Он врач.

– Мы этим займемся. После нашего разговора.

– Нет. Сейчас.

Тимашук почувствовал раздражение. Это было плохо, не правильно. Нужно не раздражаться, а настроиться на волну допрашиваемого, синхронизироваться с его биополем. Он взял себя в руки. Лишь позволил себе заметить:

– Не думаю, Пастухов, что вы можете ставить условия.

– Могу. Иначе никакого разговора не будет.

– Уступаю, – подумав, сказал Тимашук. – Цените.

Он вызвал Сивопляса, приказал отвести арестованного Перегудова в санчасть, потом доставить сюда.

Только после этого Пастухов сел. Поерзал, устраиваясь. Положил ногу на ногу. Без вызова. Просто положил ногу на ногу. Потому что ему так было удобней. И Тимашук вдруг понял, что этот парень ему не нравится. Резко. Активно. И понял почему.

Он знал этот тип людей. Первачи. Мажоры. Такие были в «консерватории». Их отбирали из молодых офицеров‑"афганцев", хорошо показавших себя в боях. Потом отчислили всех. Они были неуправляемыми. Не потому, что не подчинялись приказам.

Нет, подчинялись. Прекрасно проходили все виды тестирования. Но от них исходило чувство превосходства над окружающими. Оно было не явным, не вызывающим. Это была не гордыня, а скорей снисходительность. Словно бы они знали что‑то такое, чего не знали и не могли знать другие. И не потому, что они убивали. Многие убивали. Но даже матерые полковники ГРУ с двадцатилетним опытом работы в поле с сожалением констатировали: не наш материал, не наш. Хороший материал, но jhc наш.

Таким был и этот Пастухов. Он и в солдатском хэбэ третьего срока носки выглядел так, будто на плечах у него офицерские погоны. Капитан. Майор. Такие к сорока становятся генералами. Этот не станет.

Тимашук постарался заглушить в себе неприязнь.

– Не будем терять время, – сказал он. – У меня его очень мало. Вы человек военный, должны меня понимать. Я выполняю приказ. И только. Вы сделали свое дело, я должен сделать свое. И я его сделаю. Все, что мне нужно узнать, я узнаю.

Каким образом – это зависит от вас. Что вы на это скажете?

– А что я должен сказать? – спросил Пастухов.

– Вы не правильно сформулировали вопрос, – поправил Тимашук. – Вам следовало спросить: «Что я могу сказать?»

– Что я могу сказать? – повторил Пастухов. – Я понимаю, подполковник, чего вы от меня ждете. Вы хотите узнать, кто нас сюда послал. Что это за Центр. Я сам очень хочу это узнать. Но все, что знали, мы уже сказали.

– Вы сказали, что не знаете ничего.

– Это так и есть.

Тимашук помолчал. Пока все шло нормально. Нормально пока все шло. Полного контакта нет. Но нет и активного противодействия. Сейчас нужен плавный переход.

– Значит ли это, что вы готовы со мной сотрудничать? – спросил он.

– Мы сотрудничаем с вами с самого начала. Вспомните. Вы спросили на горе: где остальные? Мы вам честно ответили: нет никаких остальных.

– Их действительно нет? Пастухов усмехнулся:

– Если бы они были, вы бы уже об этом узнали. Нормально. Можно разворачиваться.

– Каждый человек знает гораздо больше того, что ему кажется, – проговорил Тимашук. – Только не всегда понимает, что именно он знает. В некотором смысле человек всеведущ. Он знает даже свое будущее. Вспомните бытовое: «Я как знал!», «Я как чувствовал!» Вы согласны со мной?

– Да, – кивнул Пастухов. – Мне и самому это приходило в голову.

– Тогда давайте поговорим. Попытаемся выяснить, что вы знаете. Как вы на это?

– Давайте, – согласился Пастухов.