– Так точно.

– Есть и еще подтверждения. Косвенные. Дай доказательства. Мне нужны доказательства. Прямые, а не косвенные.

Тимашук приободрился. На это он мог ответить.

– Будет видеозапись их показаний, – доложил он. – Устроит?

– Да. Только чтобы все точно. Конкретно. Без вариантов.

– Будет сделано. Разрешите вопрос? Что такое УПСМ?

– Я мог бы тебе сказать. Но не скажу. Это должны сказать они. Это должно быть на пленке. И я должен быть уверен, что они сказали это сами, а не с твоей подачи.

– Понял вас.

– Действуй, подполковник. Сейчас все зависит от тебя.

– Есть действовать, товарищ генерал армии.

– И вот что еще. Связь держи только со мной. Ясно?

– Воздержаться от докладов генерал‑лейтенанту Ермакову? – переспросил Тимашук. – Но он мой непосредственный начальник.

– Вот именно – воздержаться. Я твой непосредственный начальник. Ермаков пусть лечится. Бери дело на себя. Жду доклада. Все, конец связи.

Тимашук положил трубку и некоторое время неподвижно сидел перед пультом.

Вот это поворот. Вот это, черт возьми, поворот! Что же произошло между Ермаковым и Г.? Не просто столкновение. Столкновение со всего маху. Лоб в лоб. И у Г. лоб оказался крепче. В чем же Ермаков прокололся? И так по‑крупному, что его выводят из игры. В самый разгар дела. Огромного дела, которое могло вынести его на такую высоту, что даже представить страшно. И его, Тимашука, передвигают на освобожденную Ермаковым клетку. Только так можно было понимать слова Г.: «Бери дело на себя». Только так.

* * *

Тимашук разрешил полковнику Тулину и связисту войти, одолжился у лейтенанта сигаретой. Быстро выкурил ее, приказал завтра с утра убрать остатки «Мрии», чтобы подготовить взлетно‑посадочную полосу для приема «Руслана», сказал полковнику несколько ободряющих фраз и вышел. На лестнице его окликнул связист:

– Товарищ подполковник, снова Москва. Тимашук вернулся в комнату:

– Слушаю вас, товарищ генерал армии. Но вместо козлиного баритона Г. в трубке раздался хмурый голос Ермакова:

– Ты с кем это разговариваешь?

– Прошу извинить, товарищ генерал‑лейтенант. Мне сказали, что он должен звонить.

– Звонил?

– Нет, – ответил Тимашук. И повторил:

– Никак нет.

Это была точка. В его прежней жизни. В его прежних отношениях с Ермаковым. Роли сменились. Логика командной гонки. Не тянешь – уйди. Ничего личного. Команда не может ждать. И важно быстро понять свою новую роль. Чем раньше поймешь, тем больше шансов, что не сомнут, не затопчут.

Генерал‑лейтенант Ермаков не понимал. Это чувствовалось по его тону.

– Что у тебя творится? – раздраженно спросил он. – Почему не докладываешь?

– Не о чем. Все стоит. Саперы обещают восстановить ЛЭП через двое суток.

– Допросы?

– Продолжаю.

– Что выяснил?

– Ничего.

– Молчат?

– Не знают. Я свяжусь с вами, как только получу результат, – пообещал Тимашук, чтобы не затягивать этот пустой разговор. – Как вы себя чувствуете, товарищ генерал‑лейтенант?

– Ты не о моем самочувствии думай, а о своем! – с угрозой посоветовал Ермаков. – Плохо работаешь, подполковник. Очень плохо. Все провалил.

Зря он это сказал. Ну, сам напросился. Жопа недостреленная. Будет он выговаривать. Лечитесь, товарищ генерал‑лейтенант.