|
Содержания разговоров с двумя последними зафиксировать не удалось, так как беседы велись не в палате, а в холле, куда Ермаков по его просьбе был вывезен в кресле‑коляске. Визуально отмечено, что разговор объекта наблюдения с генералом Г. происходил на повышенных тонах и продолжался двадцать четыре минуты. Разговор с Тимашуком длился четырнадцать минут и носил инструктивный характер. Из ЦКБ Тимашук сразу уехал в аэропорт Внуково и вылетел вечерним рейсом в Читу.
В сводке, подготовленной для Голубкова аналитическим отделом, было выделено сообщение Душанбинской станции аэрокосмического слежения. В нем отмечалось изменение геостационарной орбиты американских разведывательных спутников «Гелиос‑4» и «Гелиос‑5». Новое положение орбиты позволяет вести постоянное наблюдение за объектами в Забайкалье, в том числе и за аэродромом Потапово. * * * Это был плохой знак. Очень плохой. Он означал, что каких‑то серьезных событий следует ждать в ближайшие дни. Или даже часы. * * * Голубков приказал оперативному дежурному связаться с контрразведкой Забайкальского военного округа и выяснить дальнейшие передвижения подполковника Тимашука. В том, что Тимашук вылетит из Читы в Потапово, сомнений не было, но точность никогда еще никому не вредила. Вредила неточность. * * * О чем говорил Ермаков с экс‑министром обороны? Почему разговор шел на повышенных тонах? Какой приказ получил от Ермакова подполковник Тимашук? По нормальной логике выходило: задержать поставку очередной партии истребителей. Давать приказ об отправке «Мрии», зная о предупреждении ЦРУ, – это было самоубийственно. И для карьеры Ермакова, и для карьеры генерала Г., и для всего «Госвооружения». Не говоря уже об интересах России. Но и откладывать поставку после покушения и неприкрытой угрозы, прозвучавшей в словах Джаббара, было для Ермакова не менее самоубийственным. И уже не в переносном, а в самом буквальном смысле. Но нормальной логикой здесь и не пахло. Столкнулись слишком крупные силы, задействованы слишком большие деньги. Без малого миллиард долларов. Миллиард! В такой массе деньги обретают новое качество, становятся чудовищной, неуправляемой силой. Мирное электричество превращается в плазму. В ней испаряется железо и сгорает алмаз. И никакого влияния на нее не могут оказать даже тысячи человеческих жизней. * * * Прозвучал зуммер внутреннего телефона. Оперативный дежурный доложил: – Товарищ полковник, сообщение из Читы. Подполковник Тимашук вылетел на вертолете в Потапово. Перед этим потребовал от главного диспетчера Забайкальской железной дороги обеспечить безостановочное движение литерного состава из Улан‑Удэ. Пригрозил трибуналом, если состав задержится хоть на час. – Вас понял. Голубков положил трубку. * * * Да что же они делают? На что они, черт их возьми, рассчитывают? Решили опередить ЦРУ? Но Коллинз же ясно сказал… * * * Полковник Голубков достал из сейфа досье, нашел в расшифровке будапештского разговора нужное место. Там стояло: «Мы разрабатываем широкомасштабную операцию». Что за ерунда? Почему – «разрабатываем»? О феноменальной памяти полковника Голубкова в управлении недаром ходили легенды. Он очень хорошо помнил, что сказал цэрэушник. Он сказал: «разработали». «Cultivated», а не «cultivating». Ну конечно же: лейтенант Ермаков, переводивший текст, допустил неточность, спутал время. Вот уж точно: дьявол прячется в мелочах! Голубков связался с диспетчером. – Лейтенант Ермаков на смене? – Так точно. Вызвать? – Спасибо, не нужно. Голубков вышел из кабинета и спустился в информационный центр, оснащенный, как с гордостью говорили операторы управления, такими компьютерами, каких не было даже в НАСА. |
