На что мы тратим жизнь? Куда гоним, сжигая диски сцепления, надрывая сердца?

Зачем? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик.

«При оценке сущностного содержания этой беседы важно не только то, что Ермаков сказал, но и то, чего не сказал…»

Чего же он, черт бы его побрал, не сказал?

* * *

Вошел генерал‑лейтенант Нифонтов. В мундире. Знак. Мундир он надевал, когда его вызывали в Кремль. Пожал Голубкову руку, молчаливым кивком спросил: «Есть новости?» Просмотрел последние шифрограммы от Пастухова, но так, будто не понимал, о чем в них идет речь. Потом опустился в скрипнувшее под тяжестью его большого сильного тела кресло, вытряхнул из пачки на столе сигарету и закурил.

Тоже знак. Нифонтов упорно боролся с курением. Временами успешно.

Голубков ждал. Должен был последовать рассказ о том, зачем начальника управления вызывали наверх. Но Нифонтов молчал, курил быстро, как школьник на перемене.

Потом погасил окурок и произнес:

– Они взорвали «Мрию».

– Кто? – не понял Голубков.

– "Кто"! – повторил Нифонтов. – Кто мог ее взорвать?

– Чем?

– Ракетой «Игла».

– Они взорвали две опоры высоковольтной ЛЭП, – возразил Голубков. – Об этом докладывали. Про «Мрию» я ничего не знаю.

– А я знаю. И там знают.

– Откуда?

– Я не счел возможным об этом спрашивать.

Голубков нахмурился:

– Кто взорвал – знают?

– Нет. Но очень хотят знать. Очень.

– Доложил?

Нифонтов пожал плечами:

– О чем я мог доложить? Мне даже не пришлось изображать удивления. Оно изобразилось само собой.

– Так‑так, – проговорил полковник Голубков. – Так‑так. Знаете, как называется этот поступок, ваше превосходительство? Государственная измена.

– Иди ты на… – ответило их превосходительство.

– Реакция?

– Крайняя озабоченность. Крайняя. Непонятно только одно – чем.

– Чего же тут непонятного? – спросил Голубков. – «Мрия» стоит пятьдесят миллионов долларов.

– Меньше. Но на это им с высокой березы начхать. «Мрия» – собственность коммерческой компании «Аэротранс». Ее трудности. Озабочены там совсем другим.

Такое у меня создалось впечатление.

А именно: что мы успели узнать и откуда. Насколько глубоко мы умудрились влезть в это дело. Я вынужден был разочаровать нашего уважаемого куратора. Сказал, что представлю отчет только после завершения операции. Как мы и договаривались.

– Не думаю, что это ему понравилось, – заметил Голубков.

– Ему это не понравилось, – подтвердил Нифонтов. – Но это его проблемы. У нас проблемы другие. Чего‑то мы с тобой, Константин Дмитриевич, не понимаем. Я сейчас буду задавать тебе идиотские вопросы, а ты попытайся на них ответить.

Какого черта они нас предупредили?

– Кто? – спросил Голубков, хотя и догадывался, о чем идет речь.

– Твой друг Коллинз. С чего это ЦРУ вздумало нас предупреждать? Ничего не понимаю. В чем заключается их игра?

Голубков не ответил. Он сам уже задавал себе этот вопрос.

– Не понимаю, – с нескрываемым раздражением повторил Нифонтов. – Вот мы, допустим, узнали, что Соединенные Штаты подпольно продают свои истребители. Не знаю кому. Ирану, например. И решили, что в интересах России это дело прикрыть.