– О, я, – сказал Пьерсон и грустно рассмеялся, – не так трудно отыскать столовку, где уже есть священник.

* * *

Он подошел к окну спальни, распахнул настежь обе половинки, а сам уперся локтями в перекладину над подоконником. Ему почудилось, будто он не уходил отсюда со вчерашнего дня, что продолжается все тот же спор, что никогда этот спор не кончится… «Дом, – подумал он, стискивая зубы, – этот проклятый дом». Никогда бы он не поверил, что можно до такой степени ненавидеть обыкновенные кирпичи.

Она стояла перед ним, скромненько скрестив на груди руки, с обычным своим видом школьницы. Она молчала. Просто стояла перед ним.

На него снова накатил гнев, и он даже задрожал с головы до ног. Он обернулся, вцепился пальцами в перекладину и сжал ее изо всех сил.

– Слушай!

Она не шелохнулась. Тоненькая, хрупкая! А ему казалось, будто он с размаху налетел на скалу. Он снова повторил: «Слушай!» – подождал с полсекунды и сухо добавил:

– Я на тебе женюсь.

Она вскинула глаза:

– Неправда.

Он грубо схватил ее за плечи.

– Нет, правда. Правда. Слышишь? Правда. Я на тебе женюсь.

Она опустила голову, и теперь он не видел ее лица.

– Сейчас, сразу?

Он еле сдержал приступ дикого смеха,

– Как только можно будет.

Она упрямо не подымала опущенной головы.

– Ну что, пойдем? – спросил он.

– Нет.

Он выпустил ее, бесцельно прошелся по комнате, потом присел на кровать, обхватив голову руками.

– Что ж, хорошо, – сказал он еле слышно, – я ухожу.

Секунда прошла в полном молчании. Потом Жанна шевельнулась. Сделала два шага и села на кровать рядом с Майа. Сидела она в спокойной мирной позе, сложив руки.

– А вы далеко собираетесь уйти?

Он хохотнул.

– Далеко уже не уйдешь.

– Но когда немцы придут, они заберут вас в плен.

– Я переоденусь в штатское.

– А‑а, – протянула она.

Казалось, она о чем‑то размышляет.

– Но когда немцы придут сюда, бомбежки больше не будет?

Он снова коротко рассмеялся.

– Конечно, не будет.

– Тогда, – рассудительно заметила она, – если вы боитесь бомбежки, уйдите пока, а когда немцы придут, вернетесь.

Он уставился на нее и с минуту глядел не отрываясь.

– В сущности, – сказал он свистящим шепотом, – ты уже решила задачу: и дом сохранишь и мужа приобретешь.

Она тоже вскинула на него глаза:

– Разве вы не сможете вернуться, когда здесь будут фрицы?

Он захохотал, но в глазах у него застыл гнев.

– О, конечно, конечно, – сказал он. – Еще бы не смогу!

– Тогда почему бы вам этого не сделать?

– Хватит, – крикнул он, – хватит. Христа ради, замолчи!

Он вскочил с постели.

– Ну, – яростно сказал он, – идешь?

Он стоял у изножья постели. И смотрел на нее. Она выставила вперед подбородок, лицо у нее было спокойное, замкнутое. Потом словно кто‑то внезапно совлек с ее лица маску взрослого человека. Лицо обострилось, стало с кулачок, застыло, смешная детская гримаска скривила губы, глаза со страхом уставились на Майа, будто он грозил ей пощечиной, и он невольно улыбнулся, подумав, что превратился в усатого папашу, распекающего дочку. Жанна отвела от него взгляд. Лицо ее приняло какое‑то отрешенное выражение, она, казалось, ушла в себя. И в ту же минуту она повалилась на постель как сломавшаяся марионетка.