– Пусть другие горят в аду, – сказала Салли. – Это сказал Сартр, а он должен знать. Надо делать то, что ты сам хочешь, и без всяких угрызений совести. Как говорит Джи, крысы – это парадигма. Ты что думаешь, крысы только и прикидывают, что хорошо для других?

– Да нет, я так не думаю, – ответила Ева.

– Правильно. Крысы не знают этики. Ни в чем. Они просто совершают поступки. И не иссушают себе мозги рассуждениями.

– А что, по‑вашему, крысы могут думать? – спросила Ева, основательно заинтересовавшись проблемами крысиной психологии.

– Конечно нет. Крысы просто есть. Крысам плевать на Schadenfende<Радость по поводу чужих неудач (нем.)  >.

– А что это такое?

– Троюродная сестра Weltschmerz<Душевная депрессия (нем.)  >, – ответила Салли, гася сигару в пепельнице. – Поэтому мы можем делать, что захотим и когда захотим. Основной принцип. Только люди вроде Джи понимают, как оно все действует. Ученые. Лоуренс был прав. Для Джи главное голова, а тела вроде бы и нет.

– У Генри тоже почти что так, – сказала Ева. – Он все читает и рассуждает о книгах. Я ему говорила, что он не знает, что такое настоящая жизнь.

* * *

Сидя в передвижном отделе по убийствам, Уилт быстро набирался опыта. На лице сидящего напротив инспектора Флинта отражалось все возрастающее недоверие.

– Давайте еще разок, – сказал инспектор. – Вы утверждаете, что то, что эти люди видели на дне ямы, на самом деле надувная пластиковая кукла с влагалищем.

– Влагалище – это несущественно, – ответил Уилт, призывая на помощь последние запасы непоследовательности.

– Возможно, – сказал инспектор. – У большинства кукол этого нет, но… ладно, пропустим. Что я хотел бы знать, так это, уверены ли вы, что там, внизу не живое человеческое существо?

– Абсолютно, – ответил Уилт, – и если бы оно там было, то вряд ли было бы сейчас живым.

Инспектор разглядывал его с неудовольствием.

– Без вас знаю, – сказал он. – Я бы не сидел тут, если бы существовала хотя бы малейшая вероятность, что тот, кто там, внизу, еще жив.

– Верно, – согласился Уилт.

– Правильно. Теперь пойдем дальше. Как получилось, что на том, что эти люди видели и что они приняли за женщину и что, как вы утверждаете, на самом деле является куклой, была одежда, что у нее были волосы и, что особенно важно, голова у нее была расплющена, а одна рука вытянута вперед?

– Так уж она упала, – сказал Уилт. – По‑видимому, рука зацепилась за стенку и поднялась вверх.

– А расплющенная голова?

– Честно говоря, я кинул на нее комок глины, – признался Уилт. – Может, поэтому?

– Вы бросили комок глины ей на голову?

– Именно это я и сказал, – согласился Уилт.

– Я слышал, что вы сказали. Но я хочу знать, что заставило вас бросать комок глины на голову надувной куклы, которая, как мне кажется, не сделала вам ничего плохого.

Уилт заколебался. Проклятая кукла доставила ему массу неприятностей, но момент казался мало подходящим для того, чтобы вдаваться в подробности.

– Право, не знаю, – сказал он. – Думал, это поможет.

– Поможет чему?

– Поможет… Ну, не знаю. Я просто бросил, и все. Был здорово навеселе.

– Хорошо, мы к этому еще вернемся. На один вопрос я так и не получил ответа. Если это кукла, то почему она была одета?

Уилт нервно оглянулся и встретился глазами с полицейской стенографисткой.