Изменить размер шрифта - +
Жалоб на него не поступает: исправно отдаёт урожаи и мясо. Правда, почему-то нет у него диверсантов, шпионов и бунтовщиков. Никаких ЧП нет. И ни на кого он не жалуется.

Григорий нужен здесь, рядом.

Глаза похожи.

С ним можно в дурака играть, как в детстве. А может, именно Григорий поможет раскрыть заговор? И вдруг чувствует: а ведь какая-то связь между Григорием и заговором существует!

Откуда взялось это странное, неожиданное ощущение, непонятно.

Плевать на заговоры. Григорий — единственный друг во всю жизнь. Григорий — брат Магдалины. Скорее сюда его, чтобы он крикнул: «Я здесь!»

 

Глава пятая

 

Перед Марикой совершить что-то такое… чтобы она заметила его! Он убьёт Будимирова вопреки их пафосу: убийцу убить можно. Одна смерть. И для всей страны наступит пробуждение.

Сначала Эвелину.

— Гюст, где найти её? — не выдержал он одиноких поисков.

— Вознеслась! Упустили мы её, олухи!

— Что же делать?

— Ищу пути наверх…

— Как?

Гюст засмеялся.

— Пока секрет.

— Давай вместе.

— Не-е, — потянул. — Ты у нас на особом положении. Апостол мне голову оторвёт за тебя! Ты уж сам скачи!

Почудилась ему насмешка, или даже Гюст видит его раздвоение?

Не быть.

Любим перестал быть. «И это в любую минуту может случиться со мной!» — Опять не спит Джулиан.

— Часто страх неуправляем, с ним порой трудно справиться, — на другой день говорит ему Апостол. — Страх не помощник, подгоняет к неверным решениям. — Он пытается вывернуться из-под взгляда Апостола, не может: между ним и Апостолом существует очень тесная, не понятная ему связь. — Тот, кто боится, должен бежать прочь, и мы поможем.

— Сегодня мы откупили у базы и ликвидировали четыреста с лишним флаконов препарата.

— Удалось передать в тюрьму план бегства.

Любим несерьёзно относился к своим изобретениям, а ведь наверняка как изобретатель мог бы легко попасть на верхний этаж. А значит, и его поднял бы! Теперь же сам должен подумать о своём бессмертии.

Говорят о будничных делах, на него не смотрят и его мыслей, следовательно, не читают. А он слышит, словно ему кричат: «Прикрой срам!»

Любим с «поля боя» нёс его, истекающего кровью, плакал от страха за него, и столько было в тот миг в брате такого, чего нет и никогда не было в нём. И в Коре, и в Марике, и в Апостоле есть то, чего так много было в его брате! Это «что-то» не позволило бы им погубить такое количество людей, какое из-за тщеславия погубил он!

Почему все уставились на него? Да ведь Конкордия просит его почитать стихи! А ему кажется, узнали его мысли и кричат: «Прикрой срам!» В нём — слякотно, как на разбитой осенней дороге, он тонет в грязной жиже. Лепечет:

— Простите, не могу сейчас!

До этой тесной комнаты, до тонкого голоска Алины «Папа, не надо волноваться», он не знал, что такое бывает: много людей наполнены тем же бесценным веществом, что и его брат, которое нигде не купишь и которого, как ни желай он обрести, в нём нет.

— Не могу, не обижайтесь, — бормочет он в отчаянии.

Апостол говорил: «Бог поможет». Мама молилась Богу. Где живёт Бог? На небе? Или в их заброшенном храме — под куполом? Или Он — тот, на кресте? Если Бог есть, как Он допустил гибель отца, такого доброго и так верившего в Него, и гибель миллионов невинных, и брата, который наверняка тоже верил в Него? Марика говорила о какой-то громадной силе, предопределяющей судьбы… Это Бог? Но тут же сказала: всё зависит от самого человека.

Быстрый переход