Лоринда медленно спустилась с лестницы ровно за пять минут до обеда, сердце в груди отчаянно колотилось, хотя внешне ей удавалось сохранять полное самообладание.

Встретиться лицом к лицу с мужем и держаться при этом как обычно свободно и непринужденно, оказалось куда более трудным делом, чем она предполагала. Всем ее существом овладело жгучее желание накричать на него, высказать ему в лицо все, что она о нем думает, как можно сильнее его уязвить.

Но что-то подсказывало ей: избранный ею способ мести гораздо тоньше. К настоящему времени муж, без сомнения, уже пришел в себя после вспышки ярости и, вероятно, испытывает стыд за то, что поступил с ней подобным образом. Во всяком случае, любой мужчина, называющий себя джентльменом, не мог бы на его месте чувствовать себя иначе.

Но действительно ли он джентльмен? Или же его самоуверенность и холеная внешность не более чем внешняя оболочка, а в глубине души он всего-навсего плебей — удачливый торговец, пожелавший взять в жены девушку из высшего аристократического круга? Вопросы, которые задавала себе Лоринда, содержали немалую долю язвительности.

Охватившее ее презрение только придало горделивости ее осанке, и, несмотря на всю свою решимость, Лоринда испытывала сильнейшее волнение, когда лакей открывал перед ней дверь в гостиную.

К удивлению и счастью, муж там был не один. Рядом с ним в дальнем конце комнаты стоял викарий местной церкви, сочетавший их браком, с рюмкой мадеры в руках.

Лоринда не спеша направилась к ним.

— Боюсь, я забыл предупредить вас, Лоринда, — произнес Дурстан, когда она подошла ближе, — что сегодня вечером у нас в гостях преподобный Августин Треваган.

— Я так рада видеть вас, викарий! — Лоринда протянула ему руку.

— Я очень польщен, миледи, тем, что, по словам вашего мужа, я стал вашим первым гостем.

— Да, верно, и поскольку именно вы обвенчали нас, что может быть более приятным? — ответила Лоринда.

Усилием воли она заставила себя нежно улыбнуться Дурстану Хейлу, надеясь в глубине души, что он раскаивается в учиненной ей экзекуции.

Они направились в столовую. За обедом разговор шел главным образом о каких-то ремонтных работах, которые должны быть проведены в местной церкви за счет личных средств Дурстана.

Трапеза затянулась, и, по мере того как одно блюдо сменялось другим, Лоринду постепенно охватывала сильнейшая усталость. Спина с каждой минутой болела все сильнее, так что невозможно было ее разогнуть.

А следы от шпоры причиняли ей даже большие страдания, чем рубцы от хлыста, — в общем, боль стала совершенно нестерпимой, и Лоринда была не в состоянии съесть хоть что-нибудь.

Она рассеянно водила вилкой по тарелке, но стоило ей попытаться проглотить хотя бы маленький кусочек, как ей казалось, что он застревает у нее в горле. Она выпила немного вина, но и это не избавило ее от ощущения, что она не сидит на стуле, а проваливается куда-то вниз, через пол.

«Мне нужно подняться наверх», — подумала девушка, решив, что после всех предпринятых усилий она не имеет права на приступы слабости.

Однако она ничего не ела с самого завтрака, и долгий, трудный путь, который ей пришлось проделать, чтобы вернуться домой, ведя под уздцы Айше, истощил ее как физически, так и морально.

Теперь разговор перешел на цветные витражи. Дурстан, похоже, превосходно разбирался в этом деле, и вместе с викарием они обсуждали различные сорта стекла и какое наиболее подходит в данную эпоху для нужд церкви.

Все это казалось Лоринде невероятно скучным, да она и не пыталась уследить за ходом беседы между двумя самыми образованными и начитанными людьми графства.

Наконец было подано заключительное блюдо, перед Дурстаном поставили графин с портвейном, и слуги покинули столовую.