– Проверь для меня одно имя, – попросил Тарталья.

– А я уже по пути домой, на Хаммерсмитском мосту.

Конечно, ведь уже поздно. Тарталья никак не мог винить Дикенсон, тем более в ее‑то положении, однако сейчас совсем не то время, чтобы сбегать домой.

– Кто‑нибудь из наших остался?

– Дэйв с Ником только что вернулись. Они проверяли информацию, которую вы мне дали. Извините, я думала, мне уже можно уйти.

– Послушай, это срочно! Думаю, что Адам Залески и есть Том. Позвони им, пусть проверят, работал ли он когда‑нибудь в КАП, а если да, то кем.

В трубке повисла напряженная тишина. Затем Дикенсон проговорила:

– Залески… Вы говорите про нашего свидетеля? Про гипнотизера?

– Ну да! – резко ответил Марк – ему было не до длительных объяснений.

– Боже мой! Сэм сейчас как раз ужинает с ним!

– С Адамом Залески? – Сердце Тартальи ухнуло вниз. – Как же… Черт! Где?

– Не знаю. Господи!

– Срочно звони Дэйву и Нику! Мне требуется адрес Залески. Срочно!!! Живет он где‑то в Илинге. И пошли туда людей с ордером. Мы должны разыскать его, прежде чем…

Голос у него сорвался при мысли, что может произойти. Слава богу, у него есть мотоцикл. В Илинг он домчится минут за двадцать. Даже за пятнадцать, если повезет…

34

Донован подождала, пока Залески отопрет дверь, и вошла следом за ним. В доме пахло сыростью и чем‑то затхлым, но после холодного вечернего воздуха было приятно тепло. Первое, что бросилось Сэм в глаза, когда Адам включил свет в холле, – большой портрет маслом человека в берете и военном мундире. Похожие портреты она видела в Польском клубе.

– Это мой дед, – пояснил Адам из‑за спины Сэм. – В свое время был настоящим героем.

Она обернулась:

– Совсем не похож на тебя. Какой у него свирепый вид!

– Он и был свирепым, – мрачно ухмыльнулся Залески. – Теперь, слава богу, он мертв. И моя бабка – тоже. Это был их дом. Тут я и вырос.

Адам помог Сэм снять куртку и пристроил на прибитую высоко на стене вешалку темного лакированного дерева. Крючками служили рога неведомых маленьких зверушек. В середине тускло поблескивала медная табличка с надписью, но прочитать ее Донован не сумела.

Адам провел ее в небольшую гостиную:

– Располагайся как дома. Сейчас принесу водку.

Донован присела на диван, ей вдруг стало не по себе. Их дом в Туикнеме, где семья жила до того, как Сэм поступила в университет, был похож на дом Залески, но атмосфера в нем царила совсем иная: шумная, безалаберная и веселая. Полно животных, постоянные гости, которые то приходили, то уходили, а в результате – вечный беспорядок и ощущение, что вещи находятся в состоянии непрерывного перемещения. А тут все так чинно и официально: жесткая спинка дивана, резные подлокотники, накидка из дорогого камчатного полотна – в их доме она не продержалась бы на месте и секунды. Выцветшие шторы с туго натянутым ламбрекеном, висящее над каминной полкой зеркало в резных позолоченных завитушках, слишком громоздкое для такой небольшой комнаты, будто предназначалось оно для просторного зала. Тихонько тикают в углу на карточном столике красного дерева часы. В сумеречном свете Сэм почудилось, будто она шагнула в прошлое и в другой мир, не совсем английский. Дом напоминал ей музей, где все предназначено для показа, а не для житья. Неужели Адам здесь вырос и живет до сих пор?!

Залески вернулся с небольшим деревянным подносом в руках. Из серебряного ведерка со льдом выглядывала бутылка с ярко‑желтым ярлыком; две рюмки, уже наполненные до краев, запотели от ледяной жидкости.