Пережить смерть своего ребенка, наверное, один из самых страшных кошмаров в мире, часто думалось Донован; это рана, которая не затянется никогда, омрачая все в настоящем и будущем. Интересно, как поступят Крамер и его жена с Джемминой комнатой? Оставят все как есть или наоборот – кардинально изменят ее? А может, им станет невыносимо жить в этом доме, полном воспоминаний.

Она огляделась: комната утопала в розовых тонах. Стены, шторы, ковер, покрывало на кровати и даже нитка китайских фонариков, подвешенных дугой над кроватью, – все было розовым. Спаленка маленькой девочки. Донован в возрасте четырнадцати лет под страхом смерти не заставили бы жить в подобной комнате. Лет в шесть – пожалуй, когда у ребенка еще нет права выбора, но в четырнадцать – ни за что! В ее комнате стены были сплошь залеплены постерами и фотографиями, а здесь фото висит одно‑единственное, в золоченой рамке: девушка на пони берет препятствие, прыгая через изгородь.

Хотя взросление Джеммы и старались изо всех сил замедлить, на технику все‑таки денег не пожалели. Кроме новенького ноутбука, тут стояли еще и телевизор, и музыкальный центр. Небольшая коллекция дисков: в основном мальчишеские поп‑группы и тому подобная преснятина, ничего, что могло бы дать ее родителям повод для тревог. Донован припомнились слова Крамера: «Мы не хотели, чтобы она взрослела слишком быстро». Любопытно, от чего они так усиленно ограждали Джемму? На первый взгляд, выбора у бедной девчонки не было никакого: только и оставаться ребенком, запеленатым в этот нежно‑розовый кокон. Интересно, какие чувства испытывала при этом Джемма?

Возмущалась? Обижалась? Может, закончившееся трагически свидание в церкви Святого Себастьяна было попыткой вырваться из‑под душащей опеки? В углу стоял небольшой стол, в единственном его ящике – набор цветных ручек, карандашей, почтовая бумага, айпод и пейджер с логотипом Барби. Никаких писем или открыток. Нет дневника или каких‑то других личных записей, представляющих интерес. Сунув пейджер и электронную книжку в свою сумку, Донован перешла к осмотру ящиков комода, перебирая аккуратные стопки одежды. Но припрятанных запретных предметов там не разыскала.

На книжной полке над столом стоял набор детской классики: полное собрание Гарри Поттеров и Джорджетт Хейер, рядом «Хоббиты», подарочное собрание «Хроник Нарнии» и «Птица Артемис». Преобладала фэнтези, однако стояла еще детская энциклопедия и несколько документальных книг о лошадях и верховой езде. Оказывается, Джемма много читала, что удивило Донован: в гостиной ее родителей книг не было вовсе.

На ночном столике рядом с кроватью лежал «Грозовой перевал». Обложка книжки была сильно потрепана, и, когда Донован взяла ее в руки, та послушно распахнулась. Пролистывая роман, Донован обнаружила, что некоторые абзацы жирно подчеркнуты лиловым карандашом, а другие помечены звездочкой на полях. Может, Джемма изучала этот роман Эмили Бронте в школе? Донован пробежала несколько отмеченных абзацев: все они оказались о Хитклифе, описание его внешности помечено несколькими восклицательными знаками и маленьким сердечком. Эти наивные маргиналии живо напомнили Сэм былое: ей вспомнилось острое чувство подросткового томления, желание войти в другой мир, такой далекий от обыденного мира семьи и друзей. Хитклиф, темноволосый, опасный возлюбленный, заполнял и ее мечты. В отрочестве он казался ей таким реальным! С ним и близко не могли сравниться ее пахнущие потом одноклассники с сальными волосами и прыщавыми лицами. Хитклиф под корень подрубил всякие возможности подростковых романов, и Донован вынуждена была признать, что какая‑то частичка ее души и сейчас тоскует по нему.

Взглянув на часы, Сэм удивилась: уже восьмой час. Отключив ноутбук, стоявший на столе, она сунула его под мышку. Оглядев напоследок комнату и удостоверившись, что ничего не пропустила, Донован выключила свет и спустилась вниз.