– А знаете, сейчас погода – как раз для урагана. Эта тишина и жара неестественны. Что‑то остановило отток воздуха с юго‑востока, и я полагаю, это Мейбл. – Он кивнул в сторону моря. – Он там, за горизонтом. Я не могу ничем доказать, что он движется сюда, но это, безусловно, так.

– Там внизу есть барометр. Может, взглянуть на него? – с некоторой надеждой в голосе предложил Костон.

– Я взгляну, – сказал Уайетт. – Но думаю, это вряд ли что‑нибудь даст.

Они спустились вниз, в суматоху армейского штаба, и Костон показал Уайетту барометр, висевший на стене в кабинете метрдотеля.

– Господи Боже мой! Барометр Торичелли! Это же музейная редкость. – Он прикоснулся к нему рукой. – Ему никак не меньше ста лет. – Вглядевшись в него внимательнее, он поправился. – Нет, чуть меньше. Вот: Адамеус Копенганс – Амстердам – 1872.

– Ну, а им можно пользоваться? – спросил Костон.

– Это, знаете ли, все равно, что предложить физику топор для расщепления атома. – Он постучал по стеклу рукой. – Эта штука сообщает нам о том, что происходит сейчас, а это не так важно. Важно знать, что произошло за последние двадцать четыре часа. Я бы сейчас дорого дал за анероид с барографом и с данными за последние три дня.

– Значит, этот бесполезен?

– Боюсь, что да. К тому же его показания, думаю, не точны. Не представляю себе, чтобы кто‑нибудь здесь следил за ним, корректировал его, учитывая температуру, влажность.

Голос Костона звучал иронически.

– Беда с вами, учеными, состоит в том, что вы усовершенствовали ваши приборы до такой степени, что теперь не можете без них обойтись. Что же вы делали раньше без спутников и электронных устройств?

– Полагались на опыт и инстинкт, – спокойно парировал Уайетт, – что я сейчас и делаю. Если бы вы имели дело со столькими ураганами, со сколькими я, то у вас возникло бы шестое чувство, которое без всяких приборов подсказало бы вам, как поведет себя тот или иной ураган. Глас опыта, я бы сказал.

– Я‑то вам верю, – протянул Костон задумчиво. – Но вопрос в том, сможем ли мы убедить Фавеля?

– Меня волнует и другое. Что предпримет Фавель если мы его убедим. Он между двух огней.

– Давайте посмотрим, закончилось ли совещание, – сказал Костон. – Как журналисту, мне интересно знать, что он делает. – Он провел рукой по лбу. – Да, вы правы, погода какая‑то необычная.

Фавель еще не освободился, и они ждали в фойе, наблюдая, как между залом ресторана, где проходило совещание, и входом в отель постоянно курсировали вестовые. Наконец, из зала вышел Фуллер и позвал их.

– Вы следующие, – сказал он. – И постарайтесь побыстрее. – Он посмотрел на Уайетта своими чистыми голубыми глазами. – Лично я думаю, что это потеря времени. Здесь не бывает ураганов.

– Серрюрье говорил мне то же самое и почти теми же словами, – сказал Уайетт. – Он тоже не метеоролог, знаете ли.

Фуллер хмыкнул.

– Ладно, входите. Поговорим, и дело с концом.

Он проводил их в обеденный зал. Посередине его на столах, составленных вместе, были разложены карты, в дальнем углу стояла группа людей, тихо переговаривавшихся между собой. Сцена чем‑то напомнила Уайетту совещание у Серрюрье, проходившее в богато орнаментированном зале дворца. Но были отличия: не было видно золотых галунов, не было атмосферы истерии.

Костон тронул Уайетта за локоть.

– Вон Мэннинг, – сказал он, указывая на высокого белого человека. – А рядом с ним Фавель.

Фавель оказался худым жилистым человеком ниже среднего роста.