— Не сметь! В моем доме — не сметь! — Взвизгнул господин Лихвицкий, замахнувшись на сына. Подоспевшая на шум супруга удержала поднятую руку.

Выслушав все, Софья Давыдовна напоила мужа успокоительными каплями и уложила спать. А затем вызвала к себе управляющего.

— Ну что, голубчик, все разъехались? — Она поправила на груди кружева изящного пеньюара.

— Точно так-с. Все. Посуды изничтожено рублей на тридцать. Это по первым подсчетам. Пуделя мамзели дверью защемили — завтра надобно к ветеринару вести, если не издохнет к утру. Ковер свечой прожжен, ваш любимый, с павлинами. Ну. и прочие мелкие непотребства. Завтра доложу точную цифру причиненного урону.

— Спасибо, Захар Трофимыч… Только вот еще одно щепетильное дельце… Тебе скажу — знаю, ты человек серьезный — рот на замке держать станешь. Речь касается репутации девушки, — Анастасии Климовой, проживавшей у нас с младенчества.

— Барышниной Насти?

— Мой супруг нынче застал ее за прелюбодеянием. Такое не может больше иметь места в моем доме. А подобной девице не следует проживать в содружестве с моей дочерью… Посему — устрой так, чтобы утром и духу ее не было — ни самой, ни матери ее, прачки… Дашь им вот это. — Барыня протянула управляющему кошелек. — Здесь на первое время для обзаведения хозяйства хватит. Второе, вот с сего листка Анастасия Климова должна своею рукой переписать письмо, кое будет доставлено барышне. — Софья Давыдовна пододвинула листок сочиненного ею послания, в котором Настя просила у Зоси прощения в своем грехе — она-де воспылала безумной страстью к певцу, и уехала с ним на судне в чужие края.

— И еще, последнее. — Глаза барыни гневно сверкнули. — Чтобы духу здесь не было ни самой прачки, ни приблудной ее дочки никогда и ни под каким предлогом!

— Уж извольте заметить, сильно добродетельствовал наш господин, взяв в дом людей, недавно как из тюрьмы выпущенных. Риск это и большое опасение.

— Да что ты мелешь, Трофимыч! Девчонке-то еще и пяти лет не было. Да и Анна сама почти что невинно пострадала.

— Ах, матушка-барыня, слово одно такое научное есть — «наследственность». То есть говорят — яблоко от яблони недалеко катится. Анна, как ни крути, — ребеночка во грехе прижила, да еще на жизнь чужую покусилась. Анастасия с виду тихая, а все туда же. Да и папаша ихний, видать, лютый бандит, без всякого морального корня был…

— Поздно, ступай. — Прервала Софья Давыдовна философствующего управляющего. — Да проследи, чтобы исполнено все было, как надо.

Оставшись одна, госпожа Лихвицкая задумчиво изучила свое отражение в ручном зеркальце, оправленном в серебро. Она не догадывалась, что всякий раз, глядясь в зеркало, придавала своему лицу выражение святой великомученицы — именно таковой, по убеждению Софьи Давыдовны, была ее подлинная женская суть.

«Помилуйте, господа, это столь жестоко! — Вздохнула она, отметив вздувшиеся под глазами мешки и покрасневший нос. — С моими нервами и страшной мигренью — такие испытания!.. А красавчика Ярвинцева мы образумим. Уж больно распустились они в армии, не то что Вольдемар — сплошной романтизм!.. Впрочем, для Зосеньки Алексис — идеальная пара».

Глава 6

В двухэтажном бараке на рабочей окраине города жизнь шла своим чередом. С утра уходили на ткацкую фабрику мужчины, а жены, оставшиеся с детьми, затевали готовку и стирку. Мыльный пар из подвала, где находилась общественная прачечная, валил до самого чердака, перебивая ароматы кислых щей, въедливый запах жареной кефали и камбалы.