Как это понимать? И как тут надо действовать? Впрочем, сейчас было важнее действовать, чем раздумывать, к тому же Анна не знала, каким образом люди думают. Может быть, он верит в русалочек? И на какой-то миг Анна вообразила себя русалочкой, которой любые волны нипочем и которая спасает тонущих людей от гибели в морской пучине.

А через секунду она была всего лишь обыкновенной девчонкой-сморкуньей, которая давилась и фыркала морской водой где-то поблизости от качающейся на волнах то пропадающей, то вновь возникающей головы одинокого страдальца. Девчонка эта была такая маленькая и хлипкая, что сама едва держалась на поверхности, где уж тут других спасать. Она потеряла его из виду, наглоталась воды и отчаянно забила руками. И тут они внезапно увидели друг друга как раз в тот миг, когда Анна закричала дурным голосом, потому что начала сама тонуть по-настоящему.

После она часто пробовала как-то разобраться в том, что произошло. Иной раз спрашивала себя: бросилась бы она в воду за Камбалой, если бы не была русалочкой? А вот дальше вспоминать уже не хотелось, потому что не она вынесла его на берег на руках. Анна кричала во все горло, пока сын рыбака не схватил ее и не ударил по губам, чтобы не орала; она успела совсем обезуметь от страха, когда он добрался до нее. Он тянул ее и барахтался в воде, и Анна тоже тянула и барахталась, и когда было похоже, что сейчас они оба пойдут ко дну, она вдруг ощутила твердую опору под ногами, и он выпустил ее. Анна выкарабкалась на берег чуть живая и побежала прочь от воды. Около башни она обернулась. Камбала сидел в воде у берега. Дождь хлестал его, и он потерял очки. Больше Анна ничего не успела приметить, потому что ей опять стало страшно, и она побежала к дому Пейтера.

И вот она уже стучит в дверь к Пейтеру, вся лиловая от холода, и Пейтер, когда открыл, так удивился, что не сразу сообразил впустить ее, ведь она никогда не приходила к нему днем. Стоит в дверях и таращится. От ног Анны вниз по ступенькам крыльца бежали ручьи, и она не знала, что ему сказать.

— Я спа-сла человека! — вымолвила она наконец, стуча зубами. — Там оди-дин в во-воду упал.

Но Пейтер ей не поверил, похоже было, что ее слова вообще не доходят до него. Тогда она заплакала, заплакала против своей воли, но дождь выручил, поди разбери, что это катится по ее щекам — то ли горячие слезы, то ли холодные дождевые капли.

В конце концов Пейтер все же впустил ее. Она прошла через коридор и кухню в его комнату, оставляя ручеек на полу. Стоя на коврике Пейтера, вытерлась старым и несвежим полотенцем, потом сидела на кровати Пейтера и грызла полученную от него шоколадку. Потом он сказал:

— Сняла бы купальник! А то ведь всю подушку мне намочишь!

И он дал ей свой большой желтый свитер и вышел на кухню, пока она переодевалась. А с кухни Пейтер вернулся совсем добрый и спросил:

— Что же такое с тобой приключилось?

И Анна попыталась втолковать ему, что сперва она была статуей, но потом стала русалочкой и бросилась в море спасать сына рыбака. Она рассказала все, как ей самой представлялось: что сын рыбака, наверно, утонул бы, не будь она русалочкой и не приди к нему на помощь, так что ему пришлось перестать тонуть и спасать ее, потому что она тоже начала тонуть… Но тут Пейтер не стал больше слушать, сказал, что терпеть не может небылицы про русалок. Анна даже не обиделась. Она уже не плакала, и страх почти совсем прошел.

Она показывала на одинокое облачко и говорила, что это и есть корабль «Каштановый лист»

С того раза они все чаще бывали дома у Пейтера, хотя Анне приходилось себя пересиливать. Она очень боялась папы Пейтера, к тому же в доме у них было совсем неуютно. В комнатах царила темень, потому что маленькие старинные окна почти не пропускали света, да и шторы почти всегда были задернуты. И так как мама Пейтера исчезла уже давно, везде накопилась жуткая грязь.