— Эмилая, — произнес Пейтер негромко, но при этом в голосе его прозвучала такая радость, что невыносимо слушать!

— Она хоть милая? — через силу вымолвила Анна. Ее трясло.

— Э-э, — промычал Пейтер.

— Вот именно! — злобно передразнила его Анна. — Э-э! Милая!

— Эмилая! — повторил за ней Пейтер; он явно решил, что это ах как смешно.

Он и раньше мог вдруг рассмеяться из-за пустяка, мог и всплакнуть, но сейчас, когда речь зашла об Эмилой, он громко хохотал, и за толстыми стеклами очков как будто снова мелькали озорные искорки, которых не было видно с той поры, как исчезла его мама.

— И когда же она приедет, твоя Эмилая? — спросила все же Анна под конец.

— Не знаю. Когда-нибудь приедет.

— Ну да, и будет заботиться о вас? — процедила Анна с досадой на себя, ведь только что он говорил об этом.

Сколько можно талдычить об одном и том же. Но Пейтер только опять рассмеялся.

— Ага, заботиться обо мне и о папе!

Уборщица трудилась не покладая рук. День за днем наводила чистоту так, что пыль стояла столбом и все комнаты пропахли стиральными порошками, потом и кофе. Пришлось им, чтобы не мешаться, уходить на пляж, хотя Пейтер больше всего желал сидеть у телефона.

В конце концов Анне удалось забыть новость о предстоящем приезде кузины Пейтера. День-два эта мысль преследовала ее, но потом все стало по-прежнему. Вечерами они сидели на пляже и чертили пальцами ног на песке. Море вело себя смирно, и небо совсем не сулило дождя. Разве что изредка на северо-западе покажется облачко, но и то ненадолго. Пейтер то малость оживал, то немного грустил. Словом, все было, как прежде, и Анне иногда приходило в голову, что его надо утешать. Она показывала на одинокое облачко и говорила, что это и есть корабль «Каштановый лист». Но Пейтер отвечал, что все это басни, и не желал ее слушать. И Анна уже не знала, как с ним быть, потому что Пейтеру могло вдруг взбрести на ум, что нечего ему сидеть на пляже, нужно быть дома у телефона и мешаться уборщице, хотя он отлично знал, что все равно будет выметен за дверь ее неугомонными руками, как только покажется.

Уборщица каждый вечер приходила наводить порядок. Отсидит свои служебные часы на почте, где она принимала письма, — и сразу к ним. Прежде чем приступить к уборке, она варила папе Пейтера кофе и пекла бисквиты, но папа к этим бисквитам не прикасался, так что они доставались Пейтеру и Анне. Однажды уборщица застала их, когда они уписывали бисквиты и крошили на пол. Пришлось Пейтеру живо убираться на пляж вместе с Анной, хотя безмолвный телефон в коридоре всем своим видом уговаривал Пейтера остаться.

Не успели они спуститься к морю и сесть на песок, как Пейтер встал и сказал:

— Я пошел!

В тот вечер с ним не было никакого сладу.

— Нет, ты останешься! — сказала Анна. — Садись и слушай!

Она в жизни не видела такого непоседы.

Так или иначе Пейтер снова сел и уперся лбом в коленки с таким видом, будто чего-то ждал.

— Ну, что еще я должен слушать? — спросил он угрюмо.

Анна, как назло, не знала, что придумать.

— Хочешь, расскажу про корабль «Каштановый лист»?

— Слышали уже! — пробурчал Пейтер.

— Про корабль слышал, а про капитана нет! Его звали Каштан!

— Чушь какая-то! — сказал Пейтер. — Глупее ничего не придумала? Ну и что я должен слушать про него?

— Он… он… — растерянно пробормотала Анна.

В самом деле, что с ним было?

— Ну, что — он? — сердился Пейтер.