|
И неважно — певичка его бросила или возлюбленный. Дед сам говорил, что это были тяжелые, мучительные годы, пустота в душе, и ему хотелось одного — умереть. И на родину он приехал умирать. Дедушка был уверен, что его расстреляют сразу по возвращении, да только кому он был нужен? Родня его приютила, спрятала, выходила. А через пару-тройку лет все зажило, хотя рубцы остались, литературно выражаясь. Он, бедняга, измены своему бывшему не простил, мечтал отомстить, но ничего такого не сделал, а продолжал жить как жилось.
— Ладно, приехали, — перебил нас Даня, — пошли домой, за ужином поговорим. Скорее уж, это был завтрак, только очень ранний. Трапезовали дома у Софьи. Есть от усталости не хотелось, все мы как-то приуныли. Появилось ощущение, что ходим по кругу — ни одного реального подозреваемого, ни одного правдоподобного мотива, ни одного понятного намерения. Неужели каждый раз при расследовании сыщику только эти ощущения и достаются? Я безнадежно вздохнул и посмотрел на Данилу с Соней. Эти двое сидели на разных концах дивана, каждый со своей чашкой, с таким видом, словно их пригласили играть в спектакле "Как важно быть серьезным". Что за умные мысли, должно быть, бродят в головах моих друзей! Спрошу-ка я их мнения, может, и у меня в мозгах рассветет? — Ну, до чего додумались, орлы? — поинтересовался я, глядя на Софи с поджатыми губками и нахмуренного Даню. — Я полагаю, что бисексуальность Сониного деда здесь ни при чем, — равнодушно ответил Данила, уставившись в свой кофе. — А я думаю, что еще как при чем, — тут же парировала Соня, тоже без особых эмоций, но явно из соображений негативизма. — Ребята, прекратите немедленно! — взорвался я, — Детский сад, штаны на лямках! Если вы не перестанете дуться, я выпорю обоих! Соне угрожает серьезная опасность, а то и смерть, и у всех должны быть ясные головы, чтобы обмозговать ситуацию, а вы себе, господа хорошие, без конца позволяете какие-то детские капризы!
* * * И чего он орет? Можно подумать, я первый начал рассиживаться на диванах с выраженьем на лице! Если Оська думает, что общение с подругой дней его суровых, а уж тем более с ее теткой, голубкой дряхлой, — незабываемое наслаждение, то он ошибается. Езди теперь за этой бестолковой Соней по всей Москве и дожидайся в подворотне, пока ее кокнет неопознанный маньяк! До чего же у баб недалекий взгляд на вещи: уже получила по кумполу, а говорить может только про Франческо. "Кавальери то, Кавальери се, ах, у него замок, ах, у него проблемы!" Может, и Буддой по голове ее стукнул-то не кто иной, как замковладелец Франческо! А может, еще папашу на помощь позвал! Все, стоп, надо приходить в себя. Почему вдруг я решил, что попытку покушения предпринял кто-то из итальянцев? Да, их предок мог быть тем самым иностранцем, кто оказывал — гм! — матпомощь безнравственному дедушке, и что с того? У охранника тоже имеются предки, а он может являться тайным гомофобом. Но мне этот Кавальери сам по себе несимпатичен, и кажется, неспроста. Конечно, нельзя исключать и субъективных причин — Соня мне симпатична, а ей прямо в душу запал плейбой Франческо. Но в пылкой страсти, которую Кавальери-младший изображает всеми силами, что-то нехорошее проглядывает — вполне отчетливо. Просто так ничего не бывает: обыски и покушения начались незадолго до приезда этой самой делегации и продолжаются после ее прибытия; Сонин шеф умер от инфаркта — или не от инфаркта, но скоропостижно, причем кто-то из итальянцев присутствовал в галерее, пока Дармобрудер вызывал Соню на работу в неурочный час — может, итальянец и потом не ушел; Софья подверглась личному досмотру, пока лежала без чувств в офисе мертвого шефа; а у Сониной тетки квартиру обыскали — очень тщательно, хоть ничего и не нашли. |
