Изменить размер шрифта - +
Трепал волосы, обжигал щеки, обдавал травяным полынным духом. Гнедая кобылка Баранка — не молодая, но с интересным прошлым, возившая ныне телегу с бидонами совхозного молока, вспомнила молодость, круг ипподрома, орущую толпу на трибунах и неуемную прыть в тонких резвых ногах. Тогда еще ее звали Баронессой. Алексеич, прадед Татки Кедрач — школьной подруги Ирины служил в Первой конной у самого Котовского. С тех пор не мог без лошадей, пусть и осталась последняя радость — возить молоко по пыльным ухабистым проселкам.

Утро было майское, вовсю благоухающее, пышноцветущее. Округлые взгорки над побережьем, казались мягкими и упругими от свежей еще, едва начавшей большую жизнь зелени. В такое времечко только и навещать больную подругу, а не протирать юбку на школьной парте. Белотелая, пышная Татка кутала горло в облезлый пуховый платок и говорила по-боцмански сипло. Она обожала маяться ангинами, особенно, если болеть отпускали в селение к деду — поближе к молоку и горному воздуху. Здесь она валялась целыми днями на продавленном топчане перед телеком, бравшим даже Турцию, жарила в оздоровительных целях оладушки или пышки, коих постоянно имела при себе полную миску, макая каждую в сметанную плошку.

В тот день, на кануне выпускного экзамена, Ира, с сумкой учебных пособий и билетов, прибыла навестить болящую. Сумка осталась валяться под лавкой, Татка жевала горячие еще пышки, дед сквозь слезу умиления следил за своей разрезвившейся старушкой-Баранкой, а из «мага», стоящего на бревне, разливался божественный голос недавно блеснувшего на конкурсе в Юрмале Романа Тимирова, певший о чем-то совершенно невозможном и абсолютно необходимом для всякой женской души.

Татка провожала завистливым взглядом гарцующую подругу, отмечая завистливым вниманием дурнушки ладную посадку наездницы, разгоряченный жар щек и тот непонятный «флюид», что приковывал глаз к каждому ее движению. Голубенькая косынка, узлом стягивавшая волосы, линялые индийские джинсы — все это ужасно шло Ирке и даже шелк моря далеко внизу, необычайно высоко задравшего горизонт, казалось, лоснился и ради нее. И как это все у нее выходило — плясать, скакать, плавать — без всякого напряга, с лету…

— Тань, поставь еще «Золотую девочку» — крикнула, пролетев совсем рядом, всадница. Ее поддержала коротким ржанием Баранка, обдав горячим дыханием шарахнувшуюся с лавки Татку.

— Задолбала своим Тимировым. Думаешь, он для тебя специально песни сочиняет, размечталась. А жюри в Юрмале именно за это, имея в виду тебя, конечно, сделало его лауреатом! — Танька переставила кассету и снова понеслась в синеву простенькая, но столь необходимая сердцу Миледи сказочка:

— Клевый парень. Он будет самым лучшим! — кричала Ирка в небесную синь, — Будет, непременно будет!

— И ты — рядышком, — язвила Татка, как не странно, к полному своему отвращению верившая, что да, так и будет — станет Ирка «звездющей звездой». — Ир, вот ты со всех сторон везучая, а у меня 85 кг и гланды хронические. Отец как поддаст, фингалов навешает, и перспектива совсем веселенькая — по материным стопам — наследственная посудомойка. Хорошо если в санатории, можно приличными продуктами разжиться, а если в городской столовке?

Спрыгнув на траву и передав деду фыркающую Баранку, Ирка потянулась, разминая спину, схватила оладушек: — Меня не Тимиров, меня медтехникум ждет. Маман специально на этот случай знакомства завела из отдыхающих. Научусь клизмы делать — полные штаны радости.

— Ты че? Медработник — это звучит гордо.

— На фига мне оно сдалось, такое счастье. Вот только недавно, как Тимирова услышала, поняла, что мне надо.

Быстрый переход