– Да, но эта избалованная барыня не отказывала себѣ ни въ какомъ капризѣ и слишкомъ усердно ѣла жирные пастеты и запивала шампанскимъ.

– Такъ говорилъ Брукъ, но родственники положительно опровергали это, – сказала Флора, пожимая руками виски, какъ будто она страдала головною болью.

– Знаешь Морицъ, когда я узнала о несчастіи на мельницѣ, то нѣсколько минутъ ходила въ саду, какъ помѣшанная. Зоммеръ былъ извѣстенъ во всѣхъ слояхъ общества и всѣ интересовались операціею. Допустимъ даже, что онъ умеръ не подъ ножомъ Брука – все таки станутъ утверждать, что благодаря только его крѣпкой натурѣ, кризисъ продлился на нѣсколько часовъ. И ты хочешь утверждать теперь невинность Брука? Да, впрочемъ и не старайся отрекаться отъ собственнаго убѣжденія! Посмотри на себя, какъ ты блѣденъ отъ внутренняго волненія.

Въ эту минуту распахнулась одна изъ боковыхъ дверей и на порогѣ показалась президентша Урахъ. Не смотря на ея семьдесятъ лѣтъ, она ходила очень быстро и могла похвастаться своею моложавостью; на ней не было даже мантильи, которая такъ благодѣтельно прикрываетъ талію старушекъ; бѣлая, кружевная косынка, плотно обхватывала ея грудь и талію и спускалась пышнымъ бантомъ на сѣрое, шелковое платье.

Ея посѣдѣвшіе волосы лежали густыми пуфами около лба, а сверхъ этой волосяной короны красовалась бѣлая тюлевая вуаль, длинные концы которой прикрывали ей шею и нижнюю часть подбородка, – единственныя погрѣшности ея наружности.

Она была не одна; около нея стояло странное существо, чрезвычайно маленькаго роста и неимовѣрной худобы; не смотря на свою малость, члены ея были пропорціональной величины, а сильно развитая голова молодой дѣвушки свидѣтельствовала, что ей было не менѣе двадцати-четырехъ лѣтъ.

Всѣ эти три женскія головы имѣли общія, фамильныя черты; тотчасъ можно было замѣтить тѣсную связь между бабушкой и внучками, только у младшей изъ нихъ гордый, правильный профиль казался нѣсколько удлиненнымъ, а подбородокъ немного шире и энергичнѣе. Цвѣтъ ея лица былъ болѣзненный, а губы совершенно синяго цвѣта.

Въ пушистыхъ, русыхъ волосахъ были приколаны бархатные банты огненнаго цвѣта, а ея миніатюрная фигура облечена въ красивый вечерній туалетъ.

Къ этому нужно еще прибавить, что съ одного боку у нея висѣла овальная, плетеная карзиночка, подбитая голубымъ атласомъ, въ которой сидѣла маленькая канареечка.

– Нѣтъ Генріэтта! – вскричала Флора съ нетерпѣніемъ и запальчивостью, въ ту минуту, какъ птичка, точно стрѣла пронеслась надъ ея головою, – этого я положительно не выношу. Ты можешь оставлять дома твой звѣринецъ, приходя ко мнѣ.

– Извіни Флора – мой маленькій Гансъ не дикое животное, не имѣетъ ни капытъ, ни роговъ и не сдѣлаетъ тебѣ вреда! – отвѣтила молодая дѣвушка совершенно равнодушно. – Приди сюда, моя птичка! – манила она канарейку, летавшую около потолка, и маленькое животное немедленно послушалась свою госпожу и сѣла на ея протянутый палецъ.

Флора отвернулась и пожала плечами.

– Право не понимаю тебя, бабушка, ни другихъ, – сказала она рѣзко. – Какъ это вы можете спокойно выносить всѣ фантазіи и глупыя ребячества Генріэтты? Въ вашемъ салонѣ скоро появятся голубиныя и вороньи гнѣзда.

– Что-жь, почему-жъ-бы и не такъ? – засмѣялась Генріэтта, показывая при этомъ два ряда тонкихъ, острыхъ зубовъ. – Добрые люди должны же сносить, когда ты при каждомъ удобномъ случаѣ расхаживаешь съ перомъ за ухомъ и рѣшительно всѣмъ хвастаешься своею ученостью.

– Генріэтта! – перебила ее президентша строгимъ голосомъ. Во всѣхъ движеніяхъ этой женщины проглядывало княжеское величіе; даже протягивая руку совѣтнику лицо ея хотя и выражало доброту и ласку, но въ тоже время и несомнѣнное снисхожденіе.