|
И не так уж мало! А именно. Он шел к своей лаборатории мимо «нашего» коридорчика – мы с Аркадием его так называли, там только наша лаборатория и есть, а дверь напротив забита, и в лабораторию Сулейманова входят из главного коридора. Это и не коридорчик даже, а скорее выход к боковой лестнице, короткий, метров десять. Так вот, когда Чернышев проходил мимо нашего коридорчика, он увидел, что Аркадий подошел к своей двери со стороны боковой лестницы.
– Это когда было‑то? – не удержавшись, спросил я и тут же покосился на Линькова, но тот ничего, вроде не рассердился. Ленечка сказал, что где‑то вскоре после пяти. Ну, это совпадало: Аркадий в четверть шестого встретился на лестнице с Ниной, а потом, естественно, пошел к лаборатории и был там, видимо, в 17:20 или чуть позже. Ленечка давно хотел объясниться с Аркадием (я ему это очень настойчиво советовал), и он решил, что сейчас, пожалуй, подходящий момент для этого. Но пока он топтался на месте, Аркадий достал из кармана ключ и сунул в замочную скважину. Тут Ленечка двинулся к нашей лаборатории с максимальной скоростью. – А он вас не видел? – спросил Линьков. – Нет, я точно знаю… я чувствую, что не видел, – заявил Ленечка. Он ведь очень чуткий, наш Ленечка, из‑за своей нервности и застенчивости. Моментально улавливает, как к нему относятся, я сколько раз наблюдал. Без слов все отлично понимает. Значит, он уловил, что Аркадий никак на него не реагировал. Токов, что ли, эмоциональных от Аркадия к нему не поступило. Линьков спросил, что же было дальше. А дальше‑то, оказывается, и началось самое удивительное и непонятное. Чернышев решительно утверждал, что в запертой лаборатории кто‑то сидел! Он этого человека не видел, но слышал его голос. Точнее, слышал два голоса. Когда он подошел к лаборатории, Аркадий успел войти внутрь и прикрыть за собой дверь. Но он еще не захлопнул дверь, а стоял на пороге и держался за ручку – Чернышев его даже видел сквозь щель. И говорил с кем‑то… – О чем же он говорил? – спросил Линьков. – Да так, ни о чем… – мучительно морщась, сказал Ленечка. – Но все равно я очень удивился… То есть я потом удивился, а сначала просто ушел. Ну, увидел, что разговора с Левицким не получится, и ушел к себе… понимаете? – Понимаю, – дружелюбно сказал Линьков. – Но все же: не можете ли вы повторить, что они говорили? Ленечку повело куда‑то вбок, он изогнулся так, что, того гляди, свалится с табурета. Но он ухватил себя за щиколотку – чуть ли не в узел завязался, – и ничего, удержал равновесие. – Они говорили… – медленно забормотал он, не выпуская из руки щиколотку и глядя на нас снизу вверх. – Левицкий говорил… Он сказал: «Ну, привет! Ты вроде не передумал?» А другой ответил: «Нет. И ты, по‑моему, тоже». – Что – тоже? – не понял Линьков. – Тоже не передумал, – добросовестно объяснил Ленечка. – А насчет чего? – поддавшись, видимо, на его уверенную интонацию, спросил Линьков. – Не знаю… они не сказали… – так же добросовестно ответил Ленечка. Тут он отпустил щиколотку на волю, выпрямился и вздохнул с облегчением. – Ну, а дальше? – поощрил его Линьков. – Дальше… ничего дальше… – забормотал Ленечка. – Левицкий захлопнул дверь, а я пошел к себе в лабораторию… и все. Это было не все, – я чувствовал, что Чернышев еще чего‑то не рассказал. И Линьков тоже явно это чувствовал, но пока не настаивал на продолжении, а пытался выяснить, чей же был второй голос. – Не знаю, – сказал Ленечка, и я видел, что он говорит правду. |
