|
— Сердце так и замрет, только про это я вздумаю. Нет, лучше выберу я времечко, как тятенька ласков до меня будет, повалюсь ему в ноги, покаюсь во всем, стану просить, чтоб выдал меня за Алешу... Тятя добрый, пожалеет, не стерпит моих слез. — Чтоб отец твоих слез не видал! — повелительно сказала Фленушка.— Он крут, так и с ним надо быть крутой. Дело на хорошей дороге, не испорть. А про Алексея отцу сказать и думать не моги. — Отчего же? — спросила Настя. — Разве ты не слыхала, что теперь по всем деревням вой идет?— спросила Фленушка. — Сказывал тятенька, что с великого поста рекрутов брать зачнут,— отвечала Настя. — То—то же. Алексей—от удельный ведь? — спросила Фленушка. — Да. — А головой удельным кто? — Михайло Васильич. — Отцу—то приятель? — Приятель. — Так Патапу Максимычу слово стоит сказать ему — "Убери, мол, подальше Алешку Лохматого",— как раз забреет — сказала Фленушка. — И в самом деле,— молвила Настя.— Навела ты меня на разум... Ну как бы я погубила его! — То—то же. Говорю тебе, без моего совета слова не молви, шагу не ступи,— продолжала Фленушка.— Станешь слушаться — все хорошо будет; по—своему затеешь — и себя и его сгубишь... А уж жива быть не хочу, коли летом ты не будешь женой Алексеевой,— прибавила она, бойко притопнув ногой. — А как он не захочет? — понизив голос, спросила Настя. — Кто не захочет? — Да он... — Алексей—от? — сказала Фленушка и захохотала.— Эк, что выдумала!.. От этакой крали откажется!.. Не бойсь — губа—то у него не дура... Ишь какую красоту приворожил!.. А именья—то что!.. На голы—то зубы ему твои сундуки не лишними будут. Да и Патап Максимыч посерчает, посерчает, да и смилуется. Не ты первая, не ты последняя свадьбу уходом справишь. Известно, сначала взбеленится, а месяц, другой пройдут, спесь—то и свалится, возьмет зятя в дом, и заживете вы в добром ладу и совете. Что расхныкалась?— спросила Фленушка, увидя, что Настя, уткнувшись лицом в подушку, опять принялась всхлипывать. — Не на счастье, не на радость уродилась я,— причитала Настя,— счастливых дней на роду мне не писано. Изною я, горемычная, загинуть мне в горе—тоске. — Да полно же ты! — ободряла ее Фленушка.— Чего расплакалась!.. Не покойник на столе!.. Не хнычь, не об чем... И, став перед Настиной постелей, подперла развеселая Фленушка руки в боки и, притопывая босой ногой, запела: Ох ты, Настя, девка красна, Не рани слезы напрасно, Слезы ранишь — глаза портишь, Мила дружка отворотишь, Отворотится — забудет, Ину девицу полюбит. — Не робей. Настасья Патаповна, готовь платки да ручники. |
