– Мальчишку я прикончил, потому что был раздражен и иначе не смог бы заснуть. Снятие стресса – весьма здоровая вещь.

Тойер подумал: если у него еще остается шанс, то он кроется здесь, в этой его заносчивости.

После кофе – полицейский отказался от десерта – они направились в Мангейм.

По крыше барабанил дождь. Тойер гнал машину быстро, без страха – он был за порогом страха. Теперь он прикидывал, не направить ли машину в стену, может, ему еще удастся выжить. Но не сделал этого. Он подчинялся. Разделительная полоса отбрасывала в небо белое стаккато в такт его сердцу.

– Я буду называть вас Перкео, – сказал он. – Так звали карлика, придворного шута курфюрста. Говорят, он выпил большую бочку вина в замке. Всегда, когда ему предлагали вино, он говорил на родном итальянском языке: «Перке но?», то есть: «Почему бы и нет?» Гейдельбержцы рассказывают, что он однажды выпил по ошибке воды и от этого умер. Вы тоже когда‑нибудь выпьете воды, Перкео.

Ответа не последовало, но, когда они покинули автобан и остановились на первом красном светофоре, Дункан резко ударил его в набитый рыбой желудок. Тойер скорчился от боли, но сжал зубы и сдержал стон.

– Мне не нравится ваш юмор, – сказал Дункан. – К тому же я слишком высок для карлика.

– Большое начинается с малого, карлики часто мнят себя высокими.

Они медленно ехали по забитым машинами улицам.

Вскоре зловещий азиат вернулся к своему веселому тону.

– Я вожу с собой в багаже томик Гёльдерлина, но одно стихотворение выучил почти наизусть. Послушайте эту великолепную первую строфу.

Одно мне лето дайте, могучие,

Одну лишь осень, чтоб дозрела песнь,

И, сладкою игрой насытясь,

Смерти безропотно покорюсь я.

У вас было лето, господин комиссар?

Тойер задумался.

– Нет, – признался он, наконец. – Пара летних дней – да, но не лето.

– А мое лето будет продолжаться столько, сколько я хочу, – просиял его мучитель. – Я все держу в руках, и оказалось, что это совсем нетрудно.

– По‑моему, если что‑то и может быть легким, то не лето, его мы не делаем. – Тойер был готов разрыдаться – до дома Зундерманна оставалось ехать всего лишь три улицы.

– Это звучит почти романтически, жирная тупая ищейка. С верой звучит! – рассмеялся Дункан.

Они остановились у обочины.

– Зачем вы меня выманили?

– Вы самое слабое звено. Из‑за своей простоты.

Дункан снова забрал у него ключи, и Тойеру пришлось сидеть в машине и ждать, когда хозяин лета выпустит его, как выпускают зайца из загона.

Он  быстро оглядывается. Пара подростков болтается возле школы, ничего существенного. Кто станет сейчас подстерегать его  и зачем? Молодой прохвост тоже уверен, что получит сейчас большие деньги.

Он  уедет сегодня вечером, радостный и довольный, как охотник каменного века, который тащит добычу в родную пещеру.

– Он меня откормил и собирается забить. – Тойер не понимал, мысленно он это произнес или вслух. Это был уже не он, не тот, кто думал и принимал решения; он уже прощался со всем. Теперь он понял, почему не боялся. Потому что фактически был верующим, верил в разумный порядок, изначальное соответствие друг другу фрагментов картины под названием жизнь, хотя они в хаосе были разбросаны вокруг. И теперь, делая свои, возможно, последние шаги к двери Зундерманна, которая колыхалась оттого, что покачивался он, обнаружил, что его вера была ложной, сомнительной. Страх пронзил его насквозь и ушел в недра земли, потом вернулся назад черной лавой.