Да токмо не долго мы смогли сопротивляться. Десятерых они сразу ещё в бою порешили, ограбили нас до самой нитки, а трое раненых уже потом умерли. Скинули мы их в воду, как предки наши до этого делали в чужой стороне.

Оглянулись, да и поплыли куда ближе было. Корабль-то еле шёл. Не знаю уж как, но до Киля мы смогли доплыть с превеликим трудом. Остановились здесь, думали работу найти какую, чтобы судно отремонтировать, да домой уплыть, но ничего так и не нашли.

То тут, то там всего лишь грош, постепенно и я, и братцы совсем отчаялись домой вернуться и стали пить горькую, да долго ли опуститься в грех. Это праведником тяжело стать, а грех — он всегда где-то рядом ходит… Проклял нас морской дьявол, страдальцы мы морские.

— Хватит уже, — прервал я его. — Настрадались и хватит, дело есть. Поможете, назад вернётесь, а захотите, со мной поплывёте. Дело хоть и серьёзное, но безопасное. Коч-то ваш на плаву?

— Так еле держится, родимый, каждый день с него воду черпаем, уже отчаялись совсем. Нужны деньги, дерево хорошее. Запас продуктов, но ничего у нас нет.

— Деньги я дам на ремонт. С меня деньги, с вас ремонт. За три дня управитесь?

— Дак, как можно?

— Придём к кораблю вашему, я посмотрю, что и как, подскажу. Справитесь.

— Так пойдём.

Двухмачтовый коч оказался пришвартованным на самом краю пристани. Одна мачта у него действительно была переломлена в середине. Сам коч был полузатоплен и изрядно побит.

Я вздохнул, корабль погиб, это было ясно, но мне нужно было нагрузить его порохом и доплыть сначала до Гамбурга, а потом и до Амстердама.

На борту коча действительно находились двое псковичей, весьма измождённых и усталых. На меня они смотрели с удивлением. Я на их месте тоже бы удивился. Сопровождающие меня трезвенники объяснили товарищам, кто я такой и почему иду вместе с ними.

Взойдя на палубу этого небольшого корабля, я прикоснулся к его единственной мачте. Импульс узнавания корабля тут же пронзил мой позвоночник. Всё, как и всегда. Корабль жаловался мне на судьбу, скрипя единственной мачтой и всеми досками своего тела. Тихо шептали паруса, скрипел перепутанный и жалкий такелаж, порванный в нескольких местах. Всё ясно.

Открыв глаза, я сказал.

— Наймите плотников, купите дерева, канатов и приступайте. Корабль долго не выдержит, но до Гамбурга и Амстердама мы на нём доплывём, а дальше будет ясно. Вот деньги на это.

Вся команда слушала меня и с удивлением смотрела, как я достал толстый кошель и высыпал в руку Ивану горсть талеров.

Через несколько минут корабль почти опустел. На нём остался один из псковичей и я. Я спрыгнул обратно на пристань и стал разгружать коня от вещей, оружия и денег.

Через несколько часов протрезвевшие русичи стали нести отовсюду необходимые материалы, а уже к вечеру подошла и бригада плотников. Договорившись о начале работ на следующее утро, они ушли, а я остался ночевать на корабле. Следующие два дня корабль ремонтировали и штопали, согласно его повреждениям и в указанных мною местах.

За это время я успел продать коня, а также закупил пороха. Коч подштопали, порох загрузили, и утром третьего дня корабль отчалил.

Русичи были в некотором роде в шоке. Я не пытался с ними разговаривать или изливать душу, всё же я уже был на девяносто процентов испанец, а кроме того, был совсем из другой эпохи. Но всё, что я могу сделать для них, я сделаю.

Наш кораблик ходко шёл под полными парусами. Обогнув Ютландию, мы взяли курс на Гамбург и на третьи сутки вошли в его гавань. Здесь мне нужно было продать несколько камней средних размеров. Самые крупные я оставил себе и не собирался с ними расставаться. Нужно было делать царские подарки в будущем и не стоило ими разбрасываться.