Наконец он забылся сном. Больше ничего нельзя было сделать. В безмолвии комнаты пульсировала боль.

Распахнув ставни, Джейн сощурилась, когда в глаза ударил яркий солнечный свет. За пределами комнаты жизнь шла своим чередом. Внизу трапезничали студенты, сокрушаясь о том, что случилось с Дунканом. Скоро они разойдутся кто куда — на уроки, в церковь, в пивные. Будут жить своей жизнью.

Но жизнь Дункана никогда не станет прежней.

Он больше не сможет держать меч или исправлять ошибки в студенческих сочинениях. Не сможет взять гиттерн и сотворить мелодию.

Повернувшись к внешнему миру спиной, она наблюдала за ним и молилась о том, чтобы он пробыл в блаженном забытьи как можно дольше.

Он проснулся только на следующее утро. Она не пропустила этот момент, ибо всю ночь не сводила с него глаз.

Еще не осознавая, что с ним произошло, он улыбнулся и знакомым жестом попытался протереть глаза. Она не успела остановить его. Подняв руки, он долгое мгновение непонимающе смотрел на бесформенную из-за слоев бинтов кисть. Потом по его лицу она поняла, что к нему вернулась память.

Надеясь отвлечь его, Джейн накрыла его руки ладонями.

— Ты жив, — горячо зашептала она. — Я с тобой. Все будет хорошо.

Он высвободился и отодвинулся, потом попробовал сжать правую руку в кулак, словно хотел разочарованно стукнуть ею по ладони.

Она придержала его руки.

— Лежи смирно. Иначе кости могут сместиться и срастись неправильно.

Он взглянул на нее, безрадостно и сурово.

— Они срастутся неправильно в любом случае.

— Это еще неизвестно. Главное, их не тревожить, а там посмотрим. — Она обещала себе больше никогда не замалчивать правду, но именно этим она сейчас и занималась.

— Не нужно кормить меня сказками. Я не ребенок. — Он приподнял искалеченную руку здоровой. — Я же не совсем профан в медицине. Даже если кости срастутся, эта рука больше ни на что не годна.

— Неправда…

Он резко сел и, словно палицей, потряс перед ее лицом обмотанной окровавленными бинтами кистью.

— Я смогу ею писать? Отвечай.

Сжав губы, она покачала головой.

— А держать меч?

— Не знаю. — Нужно остановить поток этих ужасных вопросов. — Прошло слишком мало времени…

Но он, развенчивая ее ложь, не давал ей пощады.

— Эти никчемные пальцы смогут ласкать тебя так, как тебе нравится? Они смогут заставить тебя кричать от наслаждения?

— Это неважно. Мы что-нибудь придумаем…

Здоровой рукой он неуклюже ухватился за ее плечо.

— Не лги мне, женщина. — Не голос, а рык, полный гнева и боли. Он взглянул на гиттерн, стоявшую возле кровати. — Я смогу снова играть?

Она перевела взгляд на инструмент, потом снова посмотрела ему в глаза.

— Когда-нибудь.

Он отпустил ее, почти оттолкнул.

— Ты хотела сказать, никогда.

Оно и к лучшему, что он умер. Так он говорил о своем брате.

— Я буду с тобой рядом. Мы вместе преодолеем все трудности. В конце концов, ты можешь преподавать.

Его глаза стали пустыми. Он смотрел на нее, но не видел.

— Мне и раньше-то было почти нечего предложить тебе, а теперь и вовсе. Ни тебе, ни кому-либо еще. — Он лег и повернулся к ней спиной. — Уходи. Я не хочу тебя видеть.

Закаленная долгими часами, проведенными у его постели, она встала.

Он привык помогать людям, но совсем не умел принимать помощь. Пока он приспособится, пройдет немало времени. Ничего. Она подождет.

— Я уйду, но только затем, чтобы принести воду и свежие повязки.