Вскоре подоспел и Генри. Забрав у него воду и тряпки, она осторожно смыла с Дункана грязь и подсохшую кровь, стараясь не задевать больную руку.

В дверь коротко постучали. В комнату, не дожидаясь разрешения, вошел хирург — маленький человечек с большим крючковатым носом на бесстрастном лице. Джеффри и Генри, переглянувшись, оставили ее с ним наедине.

Спотыкаясь от облегчения, она подошла вслед за хирургом к кровати и заплетающимся языком рассказала о том, что произошло.

— Ты загораживаешь мне свет, — не поднимая глаз, сказал он. — Отойди пока. Я позову, когда ты понадобишься.

Когда ты понадобишься.

Джейн шагнула в сторону. Сердце гулко колотилось в груди.

— Я в этом почти не разбираюсь, — пискнула она. — Я не знаю, что надо делать… — Ее руки, словно птичьи крылья, беспомощно взметнулись вверх. Она завела их за спину. По крайней мере, они обе целы.

— Я скажу тебе, что делать. — Он оглядел комнату и, заметив у стены гиттерн, сказал: — Пока поиграй немного. Быть может, музыка благотворно на него повлияет.

При взгляде на инструмент ее затопило чувство вины.

— Я знаю всего несколько аккордов.

— Критиковать он не будет, поверь.

Она не была в этом уверена. Если музыка обладает целительной силой, то ее попытки играть скорее усилят, а не облегчат его мучения. Тем не менее, она покорно взяла инструмент и, настроившись, запела ту самую непристойную песенку, которой когда-то научил ее Дункан. Хирург, обернувшись, приподнял брови.

— Других песен я не знаю, — сказала она.

Неизвестно, стало ли Дункану легче, но ее саму музыка отвлекла. Вынужденная следить за пальцами, она не видела, что хирург делал с Дунканом.

— Ты его жена? — в конце концов прервал он ее.

Джейн моргнула. Выходит, хирург догадался, кто она. Она покачала головой, надеясь, что он не донесет, что в общежитии была женщина.

— Значит, родственница? Он без сознания. Кто-то должен принимать за него решения.

Она подумала о его далеких родичах. О Джеффри и Генри, которые ждали внизу. Ни у кого из них не было на это больше прав, чем у нее. Никто из них не любил его так же сильно.

— Это буду я.

— Перелом крайне сложный. Я могу оставить руку, как есть, и тогда он больше никак не сможет ею управляться. Или могу попробовать подвигать кости и вправить на место. Я ничего не обещаю, но в этом случае появится шанс, что он сможет выполнять рукой хоть какие-то действия. — В его глазах появилось сострадание, и уже мягче он прибавил: — Но учти, шанс совсем небольшой, а боль будет невыносимая.

Она знала, какой выбор сделал бы Дункан, будь он в сознании.

В нашем мире калекам нет места.

Она коснулась губами его влажного лба, потом посмотрела хирургу в глаза.

— Делайте что угодно, лишь бы его вылечить. — И когда Дункан закричал, она запела. Но уже другую песню.

Смотреть на тебя приятно моим глазам, ласкать тебя приятно моим ладоням, целовать тебя приятно моим устам, любить тебя дорого моему сердцу.

Позволь возлечь с тобой рядом, позволь любить тебя вечно. Всю жизнь, пока я дышу.

Когда хирург ушел, она, следуя его наставлениям, день и ночь напролет меняла окровавленные повязки и, чтобы сбить жар, прикладывала ко лбу Дункана тряпицу, смоченную холодной водой. И еще она вызвала Мэтью Грегори, дабы знать наверняка, что сделала все от нее зависящее.