Сначала до слуха его доносилось:

иодъ, бромъ… иодъ, бромъ… иодъ, бромъ…

А затѣмъ:

Не-вра…сте-никъ, не-вра…сте-никъ… Не-вра… — сте-никъ…

Сухумовъ вскочилъ съ кушетки и сѣлъ.

III

«Температура еще не ахти какая! — подумалъ Сухумовъ, посмотрѣвъ на градусникъ, вынутый изъ подъ-мышки. — Тридцати восьми полныхъ нѣтъ».

Онъ прошелся нѣсколько разъ по спальнѣ бабушки и вторично осмотрѣлъ ее. Затѣмъ остановился передъ туалетомъ бабушки со множествомъ ящиковъ и ящичковъ и сказалъ себѣ:

«Надо будетъ разобраться въ этихъ ящикахъ и посмотрѣть, чѣмъ они наполнены. Можетъ быть и мемуары бабушки есть, записки, письма. Въ молодости бабушка даже поэтессой была. Стихи пописывала. Такъ мнѣ покойница мать моя сказывала. Да и вообще надо разобраться. Въ письменномъ ея столѣ… въ книжныхъ шкапахъ и въ кабинетѣ. Вотъ и работа для меня здѣсь въ глуши будетъ. Все-таки не такъ скучно станетъ въ одиночествѣ».

Въ божницѣ, гдѣ теперь уже горѣла лампада, онъ увидалъ двѣ толстыя обгорѣлыя вѣнчальныя свѣчи съ розовыми бантиками изъ лентъ. Свѣчи были совсѣмъ пожелтѣвшия и бантики вылинявшие.

«Чьи это вѣнчальныя свѣчи? — мелькнуло у него въ головѣ. — Бабушки и дѣдушки или моихъ матери и отца? — Но онъ тотчасъ-же спохватился и сказалъ себѣ:- нѣтъ, мать вѣнчалась съ отцомъ въ Петербургѣ и сюда, къ бабушкѣ, только одинъ разъ заглянула съ моимъ отцомъ тотчасъ послѣ свадьбы на недѣлю, мимоѣздомъ, когда отецъ отправлялся въ полкъ, къ мѣсту служения».

Вообще о своей матери, урожденной княжнѣ Ольгѣ Петровнѣ Волховской, онъ мало зналъ, хотя мальчикомъ, до отдачи его въ закрытое привиллегированное заведение, жилъ съ нею за границей въ Парижѣ, въ Баденъ-Баденѣ, въ Трувилѣ, въ Виши. Мать его въ то время была ужъ вдовой. Отца онъ совсѣмъ не помнитъ, но изъ разсказовъ матери знаетъ, что отецъ былъ гусаромъ, командовалъ эскадрономъ и умеръ скоропостижно во время ученья. Онъ любилъ поѣсть и выпить и отличался такой тучностью, что она даже мѣшала его кавалерийской службѣ, такъ какъ на лошадь онъ садился со скамейки или съ крыльца. У Сухумова имѣлась выцвѣтшая старая фотография отца. Отецъ былъ лысъ, имѣлъ двойной подбородокъ и усы у него только въ зародышѣ, не взирая на зрѣлый уже возрастъ. Мать была болѣзненная женщина или сказывалась такой, но за границей она все время лѣчилась. Онъ былъ ея единственнымъ сыномъ, но состояния отъ нея не унаслѣдовалъ. Она жила не по средствамъ, въ концѣ-концовъ проигралась въ Монте-Карло въ рулетку и умерла на югѣ Франции. Передъ смертью своей мать вызвала его къ себѣ, но онъ ужъ не засталъ матери своей въ живыхъ. Случилось это лѣтомъ во время каникулъ. Ему сопутствовалъ отправлявшийся во Францию на побывку французикъ-гувернеръ, нанятый опекуномъ. Оказалось, что мать его незадолго до своей смерти перешла въ католичество и завѣщала похоронить себя за границей, тамъ, гдѣ умерла. Гувернеръ, сопровождавший молодого восемнадцатилѣтняго Сухумова, совсѣмъ закружилъ его за границей. Такая жизнь Сухумову понравилась. Попавъ въ Парижъ къ своей теткѣ по отцу баронессѣ Функельштейнъ, тоже вдовѣ, проживавшей давно уже за границей, онъ остался жить при ней и въ Петербургъ въ учебное заведение ужъ не поѣхалъ, написавъ въ опеку, что будетъ продолжать учиться въ Парижѣ. Тетка баронесса Функельштейнъ также письменно ходатайствовала у опекуна объ оставлении Сухумова при ней.

Оставшись въ Парижѣ при теткѣ, Сухумовъ все-таки учился. Въ Петербургѣ онъ готовился въ училищѣ къ изучению права, но здѣсь его потянуло къ естественнымъ наукамъ. Онъ съ особеннымъ интересомъ слушалъ лекции сравнительной анатомии, физиологии, и когда баронесса Функельштейнъ въ лѣтние мѣсяцы уѣзжала изъ Парижа въ горы, въ Швейцарию, онъ посѣщалъ лекции по естественнымъ наукамъ въ Цюрихѣ, въ Женевѣ.