Молчание в купе растянулось на время, не поддающееся исчислению по человеческим меркам. Лес – это кокон, заключающий их в себе, он согревает их и защищает; и он будет хранить их долго – до того отдаленного мига в необозримом времени, когда они возродятся в единой сущности.

Мальчик‑вампир не боится потерять свое "я". Он так долго был один. Ему больше не хочется быть одному; иначе вернется кошмар, который живые зовут реальностью.

Он погружается в темноту. Отдается ей целиком. Даже шум поезда блекнет и затихает вдали. Ощущение движения стирается. Даже память бледнеет, растворяется в неподвижности. Даже музыка, которая давала ему силы жить – пусть даже подобием жизни, – все эти столетия боли и муки, превратилась лишь в смутное воспоминание.

Ему хорошо и спокойно.

А потом мир и покой разбиваются вдребезги.

Он просыпается под визг тормозов. Поезд резко сбавляет скорость и останавливается совсем. От толчка его сбрасывает с сиденья.

– Карла! Стивен!

Их нет.

Он поднимает защитный экран на окне. Выглядывает наружу. Никого. Только лес. В этом мире застывшего времени даже листья не вздрагивают на ветках.

И тишина.

Где они? Он зовет их опять. Он не верит, что они его бросили. Он даже не знает, что это за место. Он выкрикивает их имена и не слышит даже эха от собственного голоса.

Он выходит из купе.

Вдалеке слышен голос. Голос чужой, незнакомый. И пока непонятно, откуда именно он исходит. Но это – единственный звук. Голос женский. Сухой голос без эха, и он знает его имя, и зовет его сквозь темноту:

– Тимми Валентайн.

Тимми Валентайн.

Сначала он даже не понимает, что это – его имя. У него было много имен, каждое – лишь на несколько лет. И в этом лесу нет имен. Назвать по имени – значит получить власть над названным.

– Кто ты? – кричит он в темноту. – Что ты сделала с остальными?

Иди ко мне, говорит голос, иди к маме.

Вдалеке гремит гром.

Мальчику страшно. Он не может поверить. Он не может знать страха – откуда?! Страх могут понять только смертные, потому что страх – это тот, кто стоит в тени смерти. Страх – дуновение из забвения. Он давно не знал страха из первых рук – уже столько веков. Он чувствовал только чужой страх, чувствовал его запах: запах феромонального[14] страха, разносимого ветром, источаемого потовыми железами, бьющегося в крови. Страха, который питал его вожделение, как кровь утоляла жажду.

Но теперешний страх – другой. Сейчас в опасности именно он. Кровь у него в венах, застоявшаяся за века смерти, вдруг забурлила – забилась в такт с чужим сердцем. Зачарованный, он шагает из темноты в еще более густую тьму.

Я призываю тебя обратно, Тимми Валентайн, обратно в мир, говорит голос. Можешь звать меня мамой.

– Какой силой ты до меня дотянулась? Каким колдовством держишь меня в своей власти? – говорит мальчик. И все‑таки продолжает идти в сердце тьмы.

Темной силой, говорит голос, темным колдовством. И смеется. Я прервала твое путешествие к внутренней гармонии, потому что мне нужна твоя древняя сила, твоя темная харизма. Не сопротивляйся. Тебе меня не одолеть. Ты научился не бояться чеснока, распятий из серебра из людских суеверий. Но я не связываю тебя властью света, я тебя связываю властью тьмы, которая глубже твоей. Я тебя связываю тобой, тысячекратно – тобой.

Его прижимает к дереву в сердце черного леса. Гвозди пропарывают ладони. Его слезы – кровь. Он – один на один со всей болью мира, потому что он сам стал болью мира, и в себе он один. Он распят в черноте.

– Что ты сделала с остальными, с музыкантом и врачевательницей души?

– Они – только тени, – говорит голос.