Единственная короткая и толстая мачта и гик наподобие телеграфного столба. Никакой стеньги. «Незарифленный» парус был просто гротом, стакселем со шкотом на леере и большим кливером на низко подвешенном бушприте. Никаких сложных устройств; минимум канатов и блоков. Будь у «Оливии» спинакеры или прямые паруса, Раймонд не знал бы, что с ними делать.

Конечно, на мелководье и при легком ветре плавание шло очень медленно, «Оливия» с ее необычной осадкой, пробираясь в порты Ла Манша или Северного моря, выглядела бы неуклюжей коровой. Да и порты эти хороши – все в песчаных отмелях и с чудовищными приливами. Моторами тогда никто не пользовался. Раймонд мог нарисовать в воображении ее первого владельца – господина с бакенбардами и в клетчатых бриджах, а рядом, видимо, саму Оливию, чопорную, но спортивную даму, в дорогой маленькой шляпке, верпующую от этих песчаных отмелей.

Но к началу тридцатых годов женщины уже носили брюки, и их больше не прельщали спартанские забавы вроде верпования. А выглядело это так. Завязнув в грязи, следовало отплыть от судна в весельной шлюпке и бросить якорь на длинном верповальном тросе, а летом, вытягивая этот якорь, снять яхту с отмели. Как правило, якорь поддается, но в любом случае тот, кто с ним возится, в финале бывает залеплен грязью с головы до ног. Владелец «Оливии» установил мотор, и именно этот мотор, с гордостью объявлял Раймонд, сделал ее лучшим судном такого размера. Этот плоский двухцилиндровый дизель было не так просто завести, но он отличался абсолютной надежностью и мог день и ночь тащить массивный корпус «Оливии» со скоростью пять узлов в стоячей воде. Он выдерживал любое количество соленой воды, никогда не требовал к себе внимания и всегда запускался с первого раза. Полное отсутствие стервозности у маленького судового двигателя – величайшая редкость, а этот сберег Раймонду жизнь, равно как огромное количество сил, здоровья и крови, избавив от многих кошмаров.

Он был оснащен динамомашиной, двумя подзаряжающимися двенадцативольтными аккумуляторами и снабжал все судно электрическим освещением. Кроме того, мог бы давать питание для радиопередатчика, но Раймонд был не из тех моряков, кто жалует подобные приспособления. Он и лампы то предпочитал масляные, за исключением экстренных ситуаций и навигационных огней во время ночного плавания.

Все произошло по чистой случайности. Раймонд мог бы легко найти французское судно красивее, изящнее и быстроходнее. Но не такое удобное, просторное, надежное. Он влюбился в «Оливию» с первого взгляда и никогда не пожалел об этом.

Внутри она тоже была превосходно оборудована, наподобие русского пассажирского вагона, построенного до 1914 года. Все было отделано тиком, за исключением литой железной духовки в стиле рококо и медных перил вокруг нее, не дававших кастрюлям вываливаться во время плавания. Печь идеально подходила для того, чтобы держать там продукты. На раскладном столе из цельного куска тика не оставалось царапин, а переборки выдержали бы и слона.

Обитые кожей койки в каюте – на двоих. Впереди раньше была еще спальная каюта, но Раймонд от нее отказался; теперь там у одного борта хранились все паруса, а у другого – зимняя одежда, штормовки, сапоги. Гальюн располагался в носовой части, примыкая к палубному клюзу. В машинном отделении капитан держал краску, проволоку, инструменты и шурупы. Дизельное масло заливалось в цистерну за кокпитом. Последний являл собой просто длинную щель в палубе – с румпелем, простейшей системой управления двигателем, а также фок  и грот шкотами, намотанными на кнехты по обе стороны. Перед румпелем находился нактоуз компаса. В кокпите стояли рундуки для приборов, но таковых было не много. Раймонд отказался от радио, прожектора, глубиномера или звукового эхолокатора, сочтя необходимыми лишь пелькомпас, два больших фонаря, несколько сигнальных ракет, аптечку, лотлинь и патентованный буксируемый механический лаг, а из инструментов – запасной нож, клещи, несколько мотков каната и проволоки.