|
Наверное, следовало ожидать, что мать наконец-то меня навестит. Несмотря на полумрак, я тотчас же узнал свойственную только ей одной манеру двигаться и не произнес ни слова, хотя любому другому, кто посмел бы войти сейчас ко мне, я немедленно приказал бы убираться вон. Я любил ее беззаветно и безгранично, как никого и никогда во всем мире. Одним из наиболее привлекательных ее качеств было для меня то, что она никогда не произносила ничего обыденного. «Закрой дверь», «Ешь суп», «Сиди спокойно» – ничего подобного ни разу не слетело с ее губ. Она очень много читала. По правде говоря, она была единственной в нашей семье, кто по-лучил хоть какое-то образование. И если уж она говорила что-то, это было действительно до-стойно того, чтобы слушать. Вот почему я не чувствовал тогда на нее обиды. Напротив, во мне проснулось любопытство. Что хочет она мне сказать, и сумею ли я по-нять ее, будет ли мне интересно ее слушать? Я не звал ее, я даже не думал о ней, я даже не по-вернулся ей навстречу, продолжая смотреть на огонь в камине. Но между нами существовало полное взаимопонимание. Когда после неудачной попытки убежать из дома меня вернули обратно, именно она помогла мне преодолеть мучившую меня душевную боль. Она творила для меня чудеса, хотя никто вокруг этого не замечал. Впервые она решительно вмешалась в мою жизнь, когда мне было двенадцать лет и ста-ренький приходской священник, который учил меня читать наизусть стихи и немного разбираться в латыни, предложил послать меня в школу при соседнем монастыре. Мой отец решительно отказался, заявив, что я могу научиться всему необходимому в соб-ственном доме. И тогда мать оторвалась от своих книг и вступила с отцом в решительную и яростную битву. Она сказала, что, если я сам того хочу, я непременно поеду в школу. Чтобы ку-пить мне книги и одежду, она продала одну из своих драгоценностей. Эти драгоценности доста-лись ей по наследству от бабушки-итальянки, и каждая из них имела свою историю. Вот почему ей непросто было решиться на такой шаг, но тем не менее она сделала это, не раздумывая. Мой отец очень рассердился и сказал, что, случись нечто подобное в то время, когда он еще был зрячим, он непременно сумел бы настоять на своем. Мои братья заверили его, что от-сутствие младшего сына не будет долгим, что я примчусь домой, как только меня заставят де-лать что-либо против моей воли. Они ошиблись – я и не мыслил о возвращении домой. Мне очень нравилось учиться в мо-настырской школе. Мне нравились часовня и песнопения, библиотека, где хранились тысячи книг, колоколь-ный звон, разделявший на части дни, ежедневно повторявшиеся обряды. Меня восхищала ца-рившая повсюду чистота, всепоглощающее ощущение того, что все здесь находится на своих местах и содержится в образцовом порядке, что в огромном доме и в саду всегда можно найти себе занятие. Когда мне делали замечание, что, надо сказать, случалось не так уж и часто, я испытывал восторженное чувство, вызванное тем, что впервые в моей жизни кто-то действительно пытается вырастить из меня хорошего человека и верит в мои способности. Через месяц я объявил о том, что нашел свое призвание. Я хотел вступить в члены ордена, собираясь провести всю жизнь среди безупречной чистоты, царствовавшей по эту сторону мона-стырских стен, в библиотеке, где я мог писать на пергаменте или учиться читать древние книги. Я намеревался навсегда остаться с теми, кто верил, что при желании я могу стать хорошим чело-веком. Самое удивительное, что меня там любили. Окружающие не сердились на меня, я их не раздражал. Узнав о моем решении, отец настоятель немедленно написал моему отцу, чтобы испросить у него разрешения. Откровенно говоря, я был уверен, что отец будет рад возможности избавить-ся от меня. Но через три дня приехали мои братья, чтобы забрать меня домой. Я плакал, умолял оста-вить меня в монастыре, но отец настоятель был бессилен что-либо сделать. |
