|
Только то-гда я вспомнил вдруг, что все это время на мне была испачканная кровью одежда, и осознал, как, должно быть, отвратительно я выгляжу. Какое-то время она продолжала молчать. Я сидел, глядя мимо нее на горевший в камине огонь, и мне хотелось так много сказать ей, особенно о том, как я ее люблю. Но я не посмел это сделать. Слишком свежи были воспоминания о ее манере решительно прерывать меня, если я заговаривал с ней. В моем отношении к матери удивительно сочетались огромная любовь и величайшая обида. Всю жизнь я видел ее за чтением итальянских книг, смотрел, как она пишет письма разным людям в Неаполь, где прошли ее детство и юность, но при этом у нее никогда не хватало терпения обучить меня или моих братьев алфавиту. Ничего не изменилось и после моего возвращения из монастыря. В двадцать лет я не умел ни читать, ни писать, за исключением разве что нескольких молитв и своего имени. Я ненавидел ее книги, меня выводила из себя ее погруженность в иной мир. Где-то в глубине души я ненавидел даже мысль о том, что только невыносимая боль, кото-рую я сейчас испытывал, оказалась способна вызвать в матери хоть какое-то подобие интереса и теплого чувства ко мне. И все же она была моим единственным спасителем. Только она. А я так устал от одиноче-ства! Наверное, подобные чувства человек может испытывать только в юности. Сейчас она покинула стены библиотеки – своего постоянного убежища – и была рядом со мной. Она была добра и внимательна ко мне. Когда я наконец понял, что она не встанет сию же минуту и не уйдет, я осмелился загово-рить с ней. – Матушка, – тихо сказал я, – это еще не все. До того как все это произошло, я временами испытывал ужасные чувства. – Лицо ее оставалось непроницаемым, и я продолжил: – Иногда мне снилось, что я убиваю их всех. В своих видениях я убивал своих братьев и отца, я шел из комнаты в комнату и уничтожал их точно так же, как уничтожил волков. Я ощущал в себе непреодолимое стремление убивать... – И я тоже, сынок, – ответила она. – И я тоже... – Она взглянула на меня, и лицо ее при этом осветилось очень странной улыбкой. Я придвинулся к ней, наклонился ближе и, понизив голос, продолжал: – Мне снится, что я кричу, когда это происходит, что лицо мое искажено гримасой, а из широко раскрытого рта вырываются дикие вопли и визг. Она вновь понимающе кивнула, и мне показалось, что глаза ее освещены изнутри стран-ным огнем. – А когда я сражался с волками там, в горах, матушка... я испытывал примерно такие же ощущения. – Только примерно? – спросила она. Я кивнул. – Когда я убивал волков, мне казалось, что это делаю не я, а кто-то другой. Даже сейчас я не могу с точностью сказать, кто именно сидит рядом с тобой – твой сын Лестат или тот, дру-гой, – убийца. В течение долгого времени мать не произнесла ни слова. – Нет, – наконец вымолвила она, – волков убил именно ты. Ведь ты же охотник, воин. Твоя беда в том и состоит, что ты намного сильнее всех остальных, живущих здесь. В ответ я лишь покачал головой. Да, ее слова таили в себе правду, но дело было совсем не в этом. Причина моих несчастий состояла совершенно в другом. Но какой смысл говорить об этом сейчас? Мать на мгновение отвернулась, потом снова взглянула на меня. – Но в тебе заключено не одно, а сразу несколько существ, – сказала она. – Ты одновре-менно и обыкновенный человек, и убийца. И ты не должен позволять убийце одержать победу только лишь потому, что ты их ненавидишь. Ради возможности покинуть эти места ты не име-ешь права взваливать на себя бремя убийства или безумия. Вне всяких сомнений существуют и другие пути. Ее последние слова потрясли меня до глубины души, ибо она сумела добраться до самой сути. Меня поразил вложенный в них смысл. |
