|
– Мне просто необходимо было с кем-то поговорить об этом, – сказала она, – произнести эти слова вслух. Потому что эти мысли приводят меня в ужас. Я боюсь. Мне очень хотелось взять ее за руку, но я знал, что она никогда не позволит мне сделать это. Она не любила, когда к ней прикасались. Сама она никогда никого не обнимала. Нас соеди-няли только взгляды, и мои глаза были полны слез. – Тебе не следует много думать об этом, – промолвила она, похлопывая меня по руке. – Я и сама вспоминаю о своей болезни лишь время от времени. Однако ты должен быть готов к тому, что тебе когда-нибудь придется жить без меня. Возможно, это явится для тебя более тяжелым испытанием, чем может показаться тебе сейчас. Я попытался что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Она молча покинула комнату. Хотя в разговоре мы ни разу не коснулись моих костюма, бороды и внешнего вида в целом, она прислала ко мне слуг с чистой одеждой, бритвой и теплой водой. Я безропотно отдался их заботам. 3 Силы мои несколько окрепли. Я почти не вспоминал о волках, и все мои мысли были заняты матерью. Вспоминая ее слова об ужасе, который она испытывает, я не мог до конца понять их значе-ние, но осознавал, что она сказала правду. Наверное, я тоже чувствовал бы нечто подобное, если бы знал, что медленно умираю. Схватка в горах с волками не шла с этим ни в какое сравнение. Было еще нечто не менее важное. Всю жизнь она молчаливо сносила свое несчастье. Точно так же, как и я, она ненавидела царившие вокруг нас инерцию и безнадежность. И вот теперь, родив восьмерых детей, из которых выжили лишь трое, она умирала сама. Конец ее был уже близок. Я решил встать и покинуть свое убежище, надеясь, что сделаю ей приятное. Однако это оказалось не в моих силах. Я не мог вынести мыслей о ее близкой кончине. Поэтому я продол-жал ходить из угла в угол по комнате, ел то, что приносили мне слуги, но не мог заставить себя пойти к ней. Так миновал почти месяц, к концу которого в нашем доме появились визитеры. Из-за их приезда я все-таки вынужден был покинуть свою комнату. Войдя ко мне, мать сказала, что пришли торговцы из деревни и что они хотят лично воз-дать мне почести за уничтожение волков. – Пусть убираются к черту, – ответил я. – Нет, ты обязан спуститься вниз, – настаивала она. – Они принесли тебе подарки. А теперь иди и исполни свой долг. Все это было мне совсем не по душе. В большом зале я увидел богатых деревенских торговцев. Всех их я очень хорошо знал, и все они были одеты подобающим случаю образом. Однако среди них был весьма странный человек, которого я узнал не сразу. Он был примерно моих лет, очень высок, однако, едва встретившись с ним взглядом, я тут же вспомнил, кто он. Николя де Ленфен, старший сын торговца тканями, посланный отцом на учебу в Париж. Вид его произвел на меня впечатление. На нем был розовый с золотом парчовый костюм и туфли с золотыми каблуками, а ворот-ник его украшали несколько слоев итальянских кружев. Только волосы его остались прежними – такими же темными и вьющимися. Они были собраны назад и перетянуты широкой шелковой лентой, но, несмотря на это, придавали ему тот же, что и раньше, мальчишеский вид. Выглядел он именно так, как требовала того парижская мода. Эта мода благодаря почте довольно быстро доходила даже до такой провинции, как наша. Я же встретил гостей в далеко не новой шерстяной одежде и изношенных кожаных сапо-гах, а кружева на моей рубашке давно пожелтели и были штопаны-перештопаны. Мы поклонились друг другу, после чего он, как спикер делегации, развернул черную саржу и достал из нее красный бархатный плащ, отделанный мехом. Восхитительная вещь! Когда он взглянул на меня, глаза его сияли. Можно было подумать, что на самом деле сеньором был он, а не я. – Монсеньор, – почтительно обратился он ко мне, – мы просим вас принять это. |
