|
Поблизости ни магазинов, ничего. Дыра дырой! Дом одиноко возвышался в самой вершине треугольника. Мы вошли и почти час рассеянно разглядывали наши будущие владения. И все это время с обеих сторон одна за другой проносились электрички, от которых дребезжали оконные стекла. Когда шел поезд, мы друг друга не слышали. Стоило заговорить о чем-то, как дом наполнялся грохотом, мы умолкали и ждали, пока состав пройдет. Стук колес стихал, разговор начинался снова, и тут же появлялась следующая электричка. Своего рода разрыв связи. Прямо как у Жан-Люка Годара. Если бы не шум, в доме было бы совсем неплохо. Приятно иметь токоному , открытую веранду, хотя, конечно, строение порядком пострадало от времени. Вливавшееся в окна весеннее солнце расчертило застланный татами пол на маленькие четырехугольники. Все это напоминало дом, в котором я жил давным-давно, в раннем детстве. – Ну как тебе? Снимаем? – спросил я. – Шумно, конечно, но как-нибудь привыкнем. – Решай. Я не против, – ответила она. – Здесь нам будет казаться, что мы и вправду поженились, что у нас семья. – А разве не так? Мы что, не поженились? – Поженились, конечно, и все же... Вернувшись в агентство, мы сказали, что хотим снять этот дом. – Ну как? – поинтересовался обладатель лысины. – Шумновато, но как-нибудь привыкнем, – сказал я. Сняв очки, он протер стекла марлей, хлебнул чаю из чашки и, водрузив очки на место, взглянул на меня: – Да... молодость, молодость. – Угу, – буркнул я. И мы подписали договор. С переездом мы уложились в десять минут. Нас перевез мой приятель с микроавтобусом. Одеяло, одежда, посуда, настольная лампа, несколько книжек и кошка в придачу – вот и все на-ше имущество. Ни радиоприемника, ни телевизора. Как-то обходились без стиральной машины, холодильника, обеденного стола, газовой плиты, телефона, чайника, пылесоса... В какой же бед-ности жили! Потому переезд занял не больше получаса. Жизнь упрощается до предела, когда нет денег. Приятель, похоже, порядком удивился при виде нашего нового жилья, зажатого меж двумя полосами рельс. Когда все вещи перекочевали из микроавтобуса в дом, он открыл рот, обраща-ясь ко мне, но в этот момент накатила очередная электричка, и я ничего не расслышал. – Ты что-то сказал? – Неужели можно жить в таком месте? – То, что он увидел, явно произвело на него впечат-ление. Короче, мы прожили в том доме два года. Для жизни он оказался совершенно непригоден – повсюду гуляли сквозняки. Летом это было приятно, зато зимой наступал сущий ад. Купить печку мы не могли – не хватало денег, по-этому по вечерам мы вместе с кошкой забирались под одеяло и спали обнявшись. Утром, просы-паясь, мы обнаруживали, что раковина на кухне обындевела. На смену зиме приходила весна. Чудесное время. Мы все вздыхали с облегчением: и я, и жена, и кошка. В апреле на железной дороге объявили забастовку. Эти несколько дней были днями настоящего счастья. Ни одного поезда за целый день! Мы брали кошку и выходили на пути погреться на солнце. Стояла тишина, как на дне морском. Мы молоды, недавно поженились, солнце бесплатное... До сих пор, слыша слово «бедность», я вспоминаю ту узкую треугольную полоску земли. Интересно, что за люди живут сейчас в том доме? В год спагетти 1971 год был годом спагетти. В 1971 году я варил спагетти, чтобы жить, и жил, чтобы варить спагетти. Для меня парок, поднимавшийся из кастрюли, был предметом гордости, а томатный соус, томившийся на мед-ленном огне, – объектом вожделения. Я приобрел алюминиевую кастрюлю такого размера, что в ней можно было искупать не-мецкую овчарку, обзавелся специальным хронометром для поваров-профессионалов и кулина-ров-любителей, в супермаркете, куда ходят за едой иностранцы, набрал разных специй с мудре-ными названиями, в книжном магазине отыскал специальную книгу о спагетти, купил дюжину помидоров. |
