И тут я поняла, о какой книге он говорит.

– Вы о старом семейном дневнике?

Бабушка упоминала его в прощальном письме.

– Семейном дневнике?

– Так она его называла. Необычно, ведь дневник, как правило, ведет один человек. Однако бабушка говорила, что в этом его особенность: разные люди много лет записывали туда свои истории. Она как-то показала мне его, но я ничего не поняла. Одна часть текста была на латыни, другая – написана крайне старомодно и выцвела так, что я и слова не разобрала. Могу только сказать, что иллюстрации в книге красивые. В нашей семье были талантливые художники.

Я даже вспомнила, как выглядел дневник – он словно лежал передо мной. У него был кожаный переплет, который местами ужасно потрескался. Я могла понять, почему бабушка хотела отдать книгу на реставрацию – чтобы никакая часть нашей семейной истории не исчезла.

– Бабушка хранила дневник в застекленном книжном шкафу в квартире, – продолжила я. – Могу показать вам, если интересно.

– Весьма. Буду рад отреставрировать его – почту память вашей бабушки. С вас ничего не возьму.

– Как щедро с вашей стороны!

Однако отдавать Рейфу книгу сегодня я не собиралась. Теперь, когда я вспомнила о существовании дневника, мне стало интересно: а не добавила ли и бабушка туда свои заметки? Я хотела вновь взглянуть на историю семьи, подержать в руках книгу, к которой так часто обращалась бабушка. На всякий случай я сфотографирую все страницы на телефон и только потом передам семейную реликвию в чужие руки.

– Заказать вам что-нибудь еще? – вежливо спросил Рейф.

Я знала достаточно об этикете в британских пабах, чтобы понять: теперь моя очередь.

– А вам? – ответила я.

Мужчина улыбнулся, и его глаза красиво блеснули.

– За последние пять минут вы дважды зевнули. Думаю, если вы выпьете больше, то уснете прямо за столиком.

Я прикрыла рот рукой, подавляя очередной зевок.

– Плохо спала прошлой ночью. Не могу оправиться от случившегося.

Отчасти из-за него: он приперся в магазин после полуночи и страшно меня напугал. Потом я дважды просыпалась, и мне мерещилось, что возле моей кровати стоит бабушка.

– Что ж, давайте провожу вас домой.

Мы встали и направились к выходу. Тут я заметила девушку-гота – ту самую, которую увидела вчера, когда только приехала в Оксфорд. Я бы, наверное, не обратила на нее внимания, но она, узнав нас, спряталась за парнем, с которым пришла. К сожалению, при этом она врезалась в официантку, несущую поднос. На пол полетела тарелка рыбы с картофелем фри, разбившись с жутким грохотом.

Девушка-гот отошла в сторонку, словно случившееся не имело к ней никакого отношения. Однако путь ей преградил Рейф.

– Какой алкоголь? Тебе сколько лет? – строго сказал он.

Девушка смерила его взглядом.

– Достаточно. Я просто выгляжу молодо!

Голос у нее был как у капризного подростка, да и выглядела она точно так же. Я готова была поспорить, что она просто маленькая обманщица.

– Иди-ка домой, пока не натворила дел, – велел Рейф.

По возрасту он явно годился девушке в отцы, но мне почему-то казалось, что у него нет детей. Какое-то время эти двое стояли, уставившись друг на друга: пара холодных голубых глаз и пара теплых карих. Спора не последовало – спустя секунд десять девушка опустила взгляд и отвернулась. Она буркнула что-то парню рядом, и вскоре они вместе покинули паб.

Я не задала ни единого вопроса, но мое любопытство было столь сильным, что Рейф наверняка его заметил.

– Дочь моего друга, – объяснил он. – У нее сейчас трудный возраст.

Мне вдруг стало жаль девушку.

– Когда ты подросток, то кажется, ты никогда не дорастешь до всего, что можно взрослым, и навечно застрянешь в пубертате.