Зашибись, как подытожила бы Лапочка.

    Бедная Ланочка. Она тоже ничего не поняла. Посочувствовала. Сказала: со всяким бывает. Сказала: в нашем возрасте… Я кивал, притворяясь смущенным,

    – как же? опозориться в самый ответственный момент!.. – тайком вставляя ремень обратно в петли. Руки дрожали, полоса кожи делалась скользкой, живой, похожей на змею. Однажды я-зритель прочувствую катарсис до конца. Зайдусь в овациях, сбивая ладони в кровь. Проникнусь восторгом, глядя, как на сцене остывает труп.

    Кто малиновку убил? Я, ответил воробей. Лук и стрелы смастерил…

    Я?!

    Глупости. Я был в зале.

    Скажите, пожалуйста, из какого подвала, склепа, бездны берется восторг очищенья, острый припадок духовности, когда мы глядим на насильственную смерть? Хороший парень наконец добрался до плохого. Шпага Гамлета остра. Палач из Лилля сносит голову миледи. Восстанавливает справедливость граф Монте-Кристо. Эсхил, Софокл, Еврипид мочат ахейцев в ахейских сортирах. Голливуд заодно с классиками: крепкие орешки знают, как доставить удовольствие и снять стресс. Телевизор ежедневно, ежеминутно: «В результате взрыва, произошедшего в Саратове, на складе химикатов… на шахте в Донецке… в результате разгона антиправительственной демонстрации на Филиппинах…» Из газет: «Пятилетний людоед, пойманный в четверг с поличным на окраине Нижнего Тагила…»

    Уже не трагедия. Даже не драма. Еще не комедия.

    Обыденность.

    Зрители рукоплещут. Зрители не могут без катарсиса. Привыкли за века.

    – Лерочка… Тебе звонили из «Досуга». Что сказать?

    – Скажи: я на больничном. У меня приступ.

    – Какой приступ?!

    – Сердечной недостаточности. У меня острый недостаток сердца.

    – Папа… тебе плохо?..

    – Хуже. Мне хорошо.

    Когда это подкатывает дома, прячусь в туалете. Смотрю из зала (пятый ряд, третье место справа…), как шут в моей маске сидит на унитазе. Наедине с собой. Скучная сцена из пьесы абсурда. И всегда из динамиков, невпопад пущенные звукооператором, шелестят осенние листья. Почему листья? – не знаю. Желтый шелест под ногами. Кто-то идет. Осень. Мой Командор. Дождь. Лес осенью становится прозрачным, и черепки октябрьских кувшинов шуршат под каблуком.

    Валерий Яковлевич, милый друг, пожалте в психушку.

    Ваша койка между комдивом Чапаевым и жертвой сексуально озабоченного НЛО.

    – Я ходила в церковь. Свечку за тебя поставила.

    – Ты сроду не ходила в церковь.

    – Ну и что? Мама сказала: поставь, поможет.

    Листаю сборник стихов какого-то Вершинина.

    Семьдесят первая страница, «Скоморохи»:

    "…Падал со звонниц стон колокольный выжатым вздохом.

    Гарью смолистой срубы клубились

    Жгли скоморохов.