Изменить размер шрифта - +

    – Ой, как жалко! Скажите маме, пусть держится… Она у вас молодец! А вы еще не едете?

    Как я люблю эти разговоры. А вы еще не едете? Еще не уехали? А почему? Ой, вы не понимаете своего счастья! Особенно тягостны встречи с малознакомыми людьми. Когда круг общих интересов с гулькин нос, говорить, в целом, не о чем, и ты стоишь, моргая, всем видом показывая: закругляемся?

    Абрам Григорьевич не понимает.

    Квадрат не хочет закругляться.

    Полное, одутловатое лицо излучает сочувствие. Строитель по образованию, Абрам Залесский прирожденный «слухач» – не зная нотной грамоты, в молодости лабал джаз по кабакам. Король клавиш. Говорят, временами пишет песенки для КВН. Не знаю, не слышал. В молодости… Он старше меня на семь лет, а кажется, на целую вечность.

    Это, наверное, потому, что Залесский рано облысел.

    А еще потому, что многие рождаются стариками.

    – Вы знаете, Валерочка, а я подал документы. Жаль, Олежек отказывается. Олежек – это его сын. Старший. Парню за двадцать, у Наташки в издательстве скоро выйдет «покет» с его рассказами, «Мертвый город», «Время низких потолков» и что-то еще. Наташка хвалила. Давала мне полистать верстку. Муть кромешная, я ни черта не понял. Но спорить не стал. Наталья за очередного любимчика горло перервет.

    – Ну и правильно отказывается, Абрам Григорьевич. Что ему там делать?

    – Ой, Валерочка… Ну зачем вы так говорите?

    Хорошо, что он застал меня у самого подъезда. Иначе пришлось бы долго идти рядом, выслушивая, кивая, поддакивая или споря. Отъезжанты очень любят вслух говорить о процессе. В сущности, безобидная страстишка: дать выход волнению, выплеснуть на постороннего. Слегка напоминает вагонные разговоры по душам. Но – лучше без меня.

    Тополиный пух между нами закручивается метелью.

    Вспыхивает.

    – Ну зачем вы бросили спичку, молодой человек? А если бы нас обожгло? «Молодой человек» на скамеечке ухмыляется. Впереди у парня не хватает зубов, и губы шершавые, обметанные лихорадкой, отчего улыбка выглядит особенно мерзкой. Явно слушал наш разговор. Явно не в восторге. Сейчас брякнет что-нибудь.

    Совершенно забыл, что минутой раньше сам мечтал избавиться от докучливого собеседника.

    – Извините, Абрам Григорьевич… Я опаздываю.

    – Да-да, Валерочка! Всех благ! Привет родственникам!

    – Обязательно…

    Когда я погружаюсь в темное нутро подъезда – Иона, проглоченный пятиэтажным китом, – молодой человек заходит следом. Курит, глядя, как я медленно поднимаюсь по лестнице. Спина напрягается под его взглядом. Есть первые встречные, неприязнь к которым бежит впереди них.

    Пролет.

    Другой.

    – Валерий Смоляков – это вы?

    Вопрос догоняет меня у дверей квартиры. Роняю ключи. Сердясь на собственную пугливость, сажусь на корточки. Начинаю выковыривать ключи из щели между ступенями.

    – …это вы?!

    Что за дурацкая манера – разговаривать, стоя внизу?!

    – Это я. А вы к Денису?

    Не припомню я у Дениски таких приятелей. Хлюпики здесь не в чести. Денис дразнит их «чаморошными». Хотя я иногда предпочел бы в товарищи сыну парочку менее здоровых, но более читающих ребят.

Быстрый переход