Жив.
П р о х о р. Плох?
Р а ш е л ь. Да, плох.
П р о х о р. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем, сын твой, Колька, хорош, разбойник! Приметливый. Как-то мы с Железновым поругались за обедом. На другой день я здороваюсь: "Здравствуй, Коля!" А он: "Пошёл прочь, пьяная рожа!" Убил, А утро было, и я ещё трезвый... Что же вы тут делаете? Чай пьёте? Чай только извозчики пьют, серьёзные люди утоляют жажду вином... Сейчас оно явится. Портвейн, такой портвейн, что испанцы его не нюхали. Вот Наталья знает... (Идёт. Васса навстречу.)
В а с с а. Что там в клубе случилось?
П р о х о р. В клубе? А ты откуда знаешь?
В а с с а. По телефону.
П р о х о р. В клубе - драка на политической почве. Очень просто.
В а с с а. Снова о тебе в газете напишут?
П р о х о р. Почему - обо мне? Я один раз ударил. Он - на Думу лаял, ну, а я его - по морде.
В а с с а. Послушай, Прохор...
П р о х о р. Сейчас приду. И буду слушать, как (поёт): "Не искушай-ай меня без нужды-ы..."
Л ю д м и л а. Какой смешной, правда? Он всё больше пить стал. И Наташу учит...
Н а т а л ь я. Уже научил.
Р а ш е л ь. Это - серьёзно, Ната?
Н а т а л ь я. Да. Мне очень нравится вино. И опьянение нравится.
В а с с а. Ты прибавь: а бить меня - некому!
Н а т а л ь я. А бить меня - некому.
В а с с а. Наталья! Не балуй.
Н а т а л ь я. Вы велели прибавить, я прибавила.
В а с с а. Счастье твоё, что у меня времени не хватает чёрта выгнать из тебя!
Л ю д м и л а. Ната - очень дерзкая с мамой, видишь, Раша. По-моему, это плохо.
В а с с а. Замахиваешься по-благородному жить... Интеллигентно. А сама - свинья!
Н а т а л ь я. Свиньи хороших пород очень ценятся.
В а с с а (гневно). Вот так и живём, Рашель.
Р а ш е л ь. Плохо живёте, но лучшего и не достойны. Эта обессмысленная жизнь вполне заслужена вами.
В а с с а. Мной? Врёшь!
Р а ш е л ь. Не только вами лично, сословием вашим, классом.
В а с с а. Ну вот, поехала!
Р а ш е л ь. Там, за границей, также скверно живут. Может быть, даже и сквернее, потому что спокойнее и меньше мучают друг друга, чем вы.
Н а т а л ь я. Это верно? Или - для утешенья?
Р а ш е л ь. Верно, Наташа. Я не из тех, которые утешают. Мир богатых людей разваливается, хотя там они - крепче организованы, чем у нас. Разваливается всё, начиная с семьи, а семья там была железной клеткой. У нас - деревянная.
В а с с а. Рашель!
Р а ш е л ь. Да?
В а с с а. Живи с нами. Фёдор умрёт, сама говоришь. Довольно тебе болтаться... странничать, прятаться! Живи с нами. Сына будешь воспитывать. Вот - девочки мои. Они тебя любят. Ты - сына любишь.
Р а ш е л ь. Есть нечто неизмеримо более высокое, чем наши личные связи и привязанности.
В а с с а. Знаю. Дело есть, хозяйство. Но... вот что выходит: и взять можно, и положить есть куда, а - иной раз - не хочется брать.
Р а ш е л ь. Это вы... не от себя говорите.
В а с с а. Как это - не от себя?
Р а ш е л ь. Может быть, иногда, вы чувствуете усталость от хозяйства, но чувствовать бессмысленность, жестокость его вы - не можете, нет. Я вас знаю. Вы всё-таки рабыня. Умная, сильная - а рабыня. Червь, плесень, ржавчина портят вещи, вещи - портят вас.
В а с с а. Премудро. Но едва ли верно! Я тебе скажу, чего я хотела, вот при дочерях скажу. Хотела, чтоб губернатор за мной урыльники (сосуд для мочи, ночной горшок - Ред.) выносил, чтобы поп служил молебны не угодникам святым, а вот мне, чёрной грешнице, злой моей душе.
Р а ш е л ь. Это - от Достоевского и не идёт вам.
Н а т а л ь я. Мать Достоевского не знает, она книг не читает.
В а с с а. От какого там Достоевского? От обиды это. |