Из кустов выбрался Алихан, перепачканный в зелени листьев, комках земли и пятнах крови. Широко улыбнулся и доложил:

– Одна группа там сидела. Пять человек. Один раненый был, Гешка успел или кто-то из его ребят…

Улыбка потускнела и как-то вдруг опала.

– А наших вырезали. Всех. Последнего только застрелили. Как прошляпили – ума не дам.

Ватник ничего не сказал. Похвалить бы Алихана, да не до того. Геша. И ещё трое… Никаких свечей уже скоро не хватит в церковной лавке, чтобы за упокой всех поставить, за кого точно нужно. Спаси Господи ваши души.

– Молодец! Гранатой их, что ли? – уточнил Дрон.

– Чего сразу гранатой, а? – загорячился чеченец. Потом рассмеялся и ответил: – Ну да. Сперва гранатой, потом дорезал. Я ж – горец, у меня – кынжал!

Акцента у родившегося и выросшего в Кавино Алихана отродясь не было, но в такие моменты – как не изобразить. Актёр, ё-моё…

Стрельба стихала. Вторую ДШГ удачно расстреляли на подступах к пулемётному гнезду на крыше заводоуправления, третья рассредоточилась и, похоже, отходила. Редко-редко огрызались выстрелами со стороны железной дороги. Вроде как первый натиск отбили, только вот…

– Ватник всем, – на общей волне сказал Дмитрий. – Доложите обстановку. По очередности постов.

А неутешительные итоги-то. Два пулемётных гнезда молчали, посты, рассыпанные по территории авиазавода, отвечали хорошо, если через один. Сколько же народа выкосило?!

– Батальон… Слушай мою команду. Все отходим к дороге. Повторяю, к автодороге возле заводской ограды. Утром пойдёт техника, пощиплем, сколько сможем.

То ли кто-то из диверсантов взял рацию у погибших ополченцев, то ли так и было задумано первоначальным планом нахлов, но обстрел из «градов», который вели по расположенным в стороне от завода жилым кварталам, переместился сюда. Первые ракеты упали кучно, навсегда похоронив в ангаре недостроенный АН-32-4, потом снесли уже оставленное батальоном здание заводоуправления.

А потом пришёл черед и окраинных цехов, между которых перемещались к ограде изрядно поредевшие цепочки бойцов. Залегли, конечно, других методов спасения не было – не искать же в тёмном разбитом лабиринте зданий непременное здесь бомбоубежище. Да и толку с таких поисков – пока доберутся, некому будет… убегать от бомб.

Во всех книгах про Великую Отечественную написано, что самое жуткое на фронте – попасть под бомбёжку. Падающая из небес смерть, она никого не выбирает и никого не щадит. Лупит по площадям, рвёт землю на куски, превращает заботливо выстроенные дома и заводы в руины, а уж что делает с человеческим телом, тем самым, что рожали когда-то в заботах, кормили с ложечки, вели за руку в детсад, а потом в школу, которому заботливо выбирали костюм или платье на выпускной, от чьих проделок плакали, а успехам – радовались, даже говорить не стоит.

Здесь даже речи не идёт о людях – только о телах, при близком попадании превращаемых в фарш и тлен. Прах к праху, моментальная кремация.

– Ватник Второму. Мы отходим к дороге, – в один из промежутков между обстрелами сообщил оглушённый Дмитрий в рацию дальней связи.

Радиста трясло, но он держался. Дрон и Алихан живы, вон ворочаются, стряхивая с себя обломки кирпичей, землю, какие-то стёкла – Бог весть, откуда что принесло. Главное, прямо в них не попали остро заточенные карандаши ракет РСЗО. Прямо здесь не взорвались.

– Второй Ватнику. Какие потери?

– А хрен его знает… Простите, товарищ замнаркома обороны. Мы под обстрелом «градов», может, вообще никто не выйдет.

После этого авиазавод накрыл очередной залп, разговаривать было решительно невозможно.