Более интеллектуальные и умудренные опытом обсуждают поэзию Ридры Вонг.

Они часто говорят о Вторжении, и все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением по радио и в газетах. Они редко упоминают о запретах, только вскользь.

Взять любого из них, взять миллион. Кто они? Чего хотят? Что они скажут, если дать им возможность сказать?

Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил строки обозрения.

Парадоксально: сейчас военный руководитель шел на встречу с Ридрой Вонг, преследуя вполне конкретную военную цель.

Вспыхнули уличные огни, и отражение генерала неожиданно появилось в золотистой витрине бара. Хорошо, что я сейчас не в мундире. Он увидел высокого мускулистого пятидесятилетнего человека с властным, словно вырубленным из камня, лицом. В сером штатском мундире генерал чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на окружающих впечатление «большого и нескладного». Впоследствии – это изменение совпало с Вторжением – впечатление «массивного и властного».

Он вошел внутрь.

И прошептал:

– Боже, она прекрасна, даже не надо отыскивать ее среди других женщин. Я не знал, что она так прекрасна, изображения не передают этого...

Она повернулась к нему (увидела фигуру генерала в зеркале за стойкой), поднялась со стула, улыбнулась.

Он подошел, взял ее за руку. Слова «добрый вечер, мисс Вонг» застряли у него в горле, как только он попытался их произнести. И тогда заговорила она.

На губах – помада медного цвета. И глаза – медные кованые диски...

– Вавилон‑17, – сказала она. – Я с ним еще не разобралась, мистер Форестер.

Вязаное платье цвета индиго, волосы ночным водопадом разлились по плечам.

– Не удивительно, мисс Вонг, – сказал генерал.

Изумительно, подумал он, глядя на собеседницу. Вот она положила руку на стойку, откинулась на стуле; под синим вязаным платьем заиграло бедро; и с каждым ее движением я удивляюсь, поражаюсь, схожу с ума. Она сбивает меня с толку, а может она действительно...

– Но я продвинулась дальше, чем ваши военные.

Мягкая линия ее губ изогнулась в вежливой улыбке.

– Исходя из того, что я знаю о вас, мисс Вонг, это тоже меня не удивляет.

Кто она? – подумал генерал. Он задавал вопрос абстрактному собеседнику. Он спрашивал у собственного отражения. Он спрашивал о ней.

Много‑много вопросов. Я должен знать о ней все. Это важно. Я должен знать.

– Во‑первых, генерал, – произнесла она, – Вавилон‑17 – это не шифр.

Его мысли со скрипом вернулись к предмету разговора.

– Не шифр? Но я думал, что криптографический отдел установил... – он запнулся, потому что не был так уверен в заключении криптографического отдела, и потому, что требовалось хоть какое‑то время, чтобы вытащить себя с рифов ее высоких скул, выбраться из пещер ее глаз.

Напрягая мышцы лица, генерал приказал своим мыслям вернуться к Вавилону‑17. Вторжение: Вавилон‑17 может оказаться ключом к прекращению двадцатилетней войны.

– Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать Вавилон бессмысленны?

– Это не шифр, – повторила Ридра. – Это язык.

Генерал нахмурился.

– Ну, как его не называй – шифр или язык, мы его пока еще не разгадали. Давно начали эту работу, но все еще чертовски далеки от цели.

Сказывалось напряжение последних месяцев – язык стал непослушным, голос охрип. Улыбка исчезла, обе руки лежали на стойке. Он захотел сгладить жесткость своих слов.